В одном из последних трактатов, известном под названием «Мартин Младший», авторы среди прочего превозносили заслуги самого красноречивого из пресвитериан, Томаса Картрайта. Ни один другой пуританин не заслужил столь же частых упоминаний в трактатах и в столь же одобрительном ключе
[574]. Общественного признания Картрайт впервые удостоился в 1570 году, когда в должности профессора богословия Кембриджа прочел курс лекций по церковной дисциплине, основанный на Деяниях святых апостолов. Вскоре после этого, однако, должность вице-канцлера университета перешла к Уитгифту, и Картрайту пришлось оставить свой пост. Он отправился в Женеву, где преподавал вместе с Теодором Беза, от которого получил более полное представление о пресвитерианстве. Затем Картрайт перебрался в Антверпен, город, в котором кальвинизм успел развить поразительную стойкость ко всякого рода гонениям, и там совершал богослужения для прихожан англиканской церкви, принадлежавших к купеческому сословию. По возвращении в Англию в 1585 году он, к собственному недоумению, был арестован Айлмером, однако вскоре благодаря участию Бёрли вновь вышел на свободу. К началу следующего года Картрайту, казалось, удалось наконец отыскать себе безопасное место — Лестер предложил ему должность главы своего госпиталя в Уорике
[575].
В Англии Картрайт сделал себе имя на поприще пуританского богословия. Он неоднократно вступал в полемику с Уитгифтом в печати, где упорно настаивал на том, что церковное руководство должно оставаться полностью независимым и свободным от любого вмешательства светских властей, включая парламент, и что епископальная система вовсе не была основана апостолами. Своими высказываниями о том, что королева не может являться Верховной правительницей Церкви и не должна иметь никакого отношения к управлению религиозными институтами, Картрайт неизменно приводил Елизавету в бешенство. В одном из своих сочинений он даже дерзнул усомниться в том, что монархия была завещана людям Богом, и предположил, что на самом деле власть правителям даруют лишь парламент и народ их страны, а потому именно перед парламентом королеве и надлежит отвечать за свои деяния. Более того, настаивал он, Елизавета, будучи женщиной, вообще не может называться абсолютным монархом, как бы ей того ни хотелось, поскольку она делит полномочия с парламентом и членами своего Тайного совета
[576].
В начале сентября 1589 года по итогам продолжительной аудиенции с Елизаветой Хэттон принял решение арестовать Картрайта и еще восьмерых лидеров пуританского движения. Он намеревался предъявить им обвинения в ереси и заставить их предстать перед судом церковных комиссаров под руководством Уитгифта, а затем — отдать их под суд Звездной палаты за подстрекательство к мятежу
[577]. Хэттон вдохновлялся показательными судами Генриха VIII времен раскола его Церкви с Римом и надеялся, что судьба Картрайта послужит примером другим протестантским диссидентам и поможет вырвать с корнем ростки опасного радикального движения. Как пояснил Хэттон в парламенте, пуритане отличаются «крайне несдержанной природой», а их претензии раздражают королеву даже сильнее, чем жалобы католиков. У них, по его словам, отсутствуют «какие бы то ни было основания для обладания властью», и это притом, что все они «предрасположены к немыслимым проявлениям деспотизма». Короче говоря, на самом деле все они предатели и отъявленные негодяи
[578].
Елизавета рассчитывала, что Хэттон добудет доказательства участия Картрайта и его друзей в том, что она величала «сектантскими молельнями», и сумеет подтвердить их причастность к преступному заговору, после чего пленники окажутся за решеткой или вовсе окончат свой век на виселице. Однако в попытке нанести пуританам быстрый и сокрушительный удар Хэттону суждено было потерпеть полный крах. Уитгифт в то время был очень занят, вдоль и поперек прочесывая графства Суррей и Кент совместно с другим ярым противником пуритан, лордом Кобэмом, в надежде обнаружить «Мартина Марпрелата», а потому одно только рассмотрение дела церковным судом растянулось более чем на год. В результате подсудимые предстали перед Звездной палатой только в понедельник 10 мая 1591 года. В зале в тот день присутствовали лишь тщательно отобранные судьи и члены Тайного совета. Руководил заседанием лично Хэттон.
Дата начала слушаний в Звездной палате была избрана Хэттоном с неким мрачным изяществом. Именно на той неделе Бёрли — один из давних тайных сторонников Картрайта, разделявший его взгляды на независимость парламента, — отправился в Теобалдс вместе с королевой, а потому не имел возможности выступать на заседаниях в роли судьи. Хэттон знал: в случае, если судья не является ни на одно заседание в первые десять дней после начала слушаний (чего Бёрли в то время, пока королева гостила у него, разумеется, сделать не мог), он теряет право присутствовать и на остальных заседаниях, посвященных рассмотрению того же дела
[579].
Королевский прокурор сэр Джон Попхэм задал подсудимым вопрос о том, может ли Елизавета быть Верховной правительницей Церкви, как постановил парламент в 1559 году, приняв Акт о верховенстве, но адвокаты Картрайта мастерски ушли от ответа. После этого Картрайт и его товарищи в ответ на любой вопрос начали повторять как мантру, что они «не обязаны отвечать». Все, чего от них удалось добиться, — признание «высшего авторитета Ее Величества в соответствии с предписаниями Ее Величества и законами, коими сей аспект регулируется»
[580], однако этой обтекаемой формулировкой подсудимые на деле сказали немногим больше, чем их знаменитый предшественник из противоположного религиозного лагеря — Томас Мор. В 1535 году Мор, представший перед судом Генриха VIII по обвинению в предательстве, заявил своим судьям, что, пусть Генрих и разорвал всякие отношения с папой и объявил монарха Верховным главой Церкви, решение вопроса о том, соответствовал ли каждый из предпринятых им шагов светским и церковным законам, оставалось за всем христианским миром
[581].
