Затем Картрайту задали вопрос о том, находится ли форма правления, установленная Актом о верховенстве, в соответствии со Словом Божиим, и совершаются ли все таинства должным образом. Он отказался отвечать. Наконец, его спросили про условия ритуалов и церемоний, изложенных в Книге общих молитв: таковы ли они, что «ни один человек не должен производить церковный раскол или разделение или же отделяться от Церкви». Картрайт, однако, тут же заметил ловушку и заявил, что никто и в самом деле не должен «производить церковный раскол или же отделяться от Церкви». При этом, однако, Картрайт не счел себя обязанным высказывать какие-либо соображения касательно того, является ли форма правления, принятая в елизаветинской Церкви, законной, а ее ритуалы и церемонии — верными. Свой отказ он объяснил тем, что это «вопрос мнений, а не фактов»
[582].
Допросы и перекрестные допросы защитников и свидетелей заняли куда больше времени, чем рассчитывал Хэттон, а потому летом и ранней осенью 1591 года он лишь изредка имел возможность информировать Елизавету о ходе процесса. Рассмотрение дела о тяжких преступлениях пуританских лидеров против государства даже было сочтено достаточным основанием для того, чтобы продолжить специальные заседания Звездной палаты в летний период, на который обычно приходился перерыв в ее сессиях. В середине августа Хэттону удалось нанести краткосрочный визит в Каудрей, где королева находилась в тот момент, однако последовать за ней в Портсмут или Элветхем он уже не смог. Вместо этого он послал ей подарок — ювелирное украшение в форме волынки, которое она носила «на воротнике почти не снимая, поминая Вашу светлость под именем ее барашка»
[583]. С прочими членами Тайного совета, путешествовавшими вместе с королевой, Хэттон поддерживал связь через письма, которые передавал с Робертом Сесилом
[584].
В конце концов победа в противостоянии с пуританскими лидерами ускользнула из рук Елизаветы. Доказательств масштабного тайного заговора пуритан отыскать так и не удалось, и к середине октября дело против Картрайта и его товарищей начало разваливаться. Произошло это не в последнюю очередь потому, что Хэттон, руководивший судебным процессом, к тому времени больше не в силах был бороться с диабетом, от которого страдал уже несколько лет. 20 ноября он умер в Или-Плейс по причине, которую Кэмден в своих «Анналах» (вероятно, вполне достоверно) описал как «истечение урины»
[585]. Всего лишь за несколько дней до этого Елизавета навещала Хэттона в его доме и лично кормила бульоном. Ему был всего 51 год.
11 декабря, после того как адвокаты обвиняемых обратились к суду с просьбой об освобождении своих подопечных из-под стражи под поручительство, Попхэм направил Бёрли конфиденциальную записку о ходе дела. Попхэм по-прежнему был уверен в своей победе: добытые им свидетельские показания, как он думал, подтверждали, что Картрайт и его друзья планировали «перетянуть людей» на свою сторону, а для Елизаветы это выражение звучало бы как ясное и недвусмысленное подстрекательство к мятежу
[586].
Однако ставка королевского прокурора в этой игре не сыграла. В самом начале 1592 года судьи Звездной палаты приняли решение приостановить судебный процесс. 9 января сэр Фрэнсис Ноллис, родственник королевы и член Тайного совета, поддерживавший пуритан даже сильнее, чем Бёрли, и испытывавший все большее отвращение к происходившему на заседаниях суда, ни одного из которых он не пропустил, заявил, что дело закрывается за отсутствием доказательств, и уточнил, что в противном случае «Картрайт и его союзники давно бы уже висели в петле»
[587]. Восьмидесятилетний, давно страдавший от ухудшения зрения Ноллис мог похвастаться отменной толстокожестью — даже на его фамильном гербе красовался слон, — и его крайне мало заботило, достигнут его высказывания ушей королевы или нет
[588].
Позднее Ноллис отправил Бёрли еще одно письмо, которым восполнил остававшиеся пробелы. Как пояснил Ноллис, незадолго до смерти Хэттона сэр Кристофер Рэй, главный судья Англии, человек, никогда не называвший себя другом пуританам, но всегда предпочитавший честную игру, раскритиковал действия лорд-канцлера в Звездной палате. Рэй призывал Хэттона оставить это дело либо «представить наконец хоть какие-то доказательства тому, что бунтарские деяния де-факто имели место быть», и в конце концов убедил других судей, что никаких оснований для обвинительного вердикта Хэттон не имеет
[589]. Наибольшее же презрение у Ноллиса вызвало то, что пуританам во главе с Картрайтом так и не было предъявлено никаких конкретных обвинений, и несмотря на это их бросили в темницу и все еще держали там на основании одних только подозрений.
Елизавета столкнулась с непростой дилеммой. Она хотела бы и дальше играть роль защитницы протестантской веры, но в то же время по-прежнему настаивала на том, что монархия дарована людям Господом. Случай Картрайта, однако, показал: выбор королеве делать придется. Елизавета понимала: стоит людям решить, что она подвергала сторонников Картрайта преследованиям лишь на основании личных предубеждений, и ее заверения в приверженности протестантизму станут звучать уже не так убедительно, как раньше, а потому решила снять с себя всякую ответственность за это дело. Когда Ноллис обратился к королеве с просьбой обсудить ситуацию конфиденциально, она с треском захлопнула дверь у него перед носом
[590].
Хоть и не избежав некоторых трудностей, Бёрли все же сумел добиться от Звездной палаты освобождения заключенных под залог. Однако, пусть в этом деле королева и потерпела полное поражение, во многих других аспектах от процесса над Картрайтом она лишь выиграла. За несколько дней до освобождения пленников ушел из жизни главный судья Рэй, и на его место она назначила Попхэма, а в должности королевского прокурора Попхэма сменил еще один ярый противник пуритан, восходящая звезда юриспруденции — сэр Томас Эгертон. Уитгифт же с полнейшего одобрения королевы весьма жестоко обошелся с пуританами, проведя через парламент весной 1593 года закон
[591], согласно которому вплоть до конца правления Елизаветы всем протестантам, бойкотировавшим службы в приходских церквях на основании религиозных убеждений, создававшим нелегальные объединения «под знаменем религии или же ради отправления любых обрядов религиозного толка» или усомнившимся в законности королевской власти, грозило заключение под стражу, а после — изгнание из страны. Протестантские диссиденты отныне были приравнены к католикам, и обращаться с ними надлежало как с внутренними врагами государства. Картрайт, понимая, что новых преследований ему не избежать, вынужден был при тайном содействии Бёрли бежать в Гернси, где Уитгифт не смог бы до него добраться.
