Жертвы Топклиффа, многие из которых были невиновны, рассказывали о нем кошмарные истории. Один из самых жутких случаев, описанный католическим священником Томасом Пормортом в жалобе, направленной им секретарю Тайного совета Уильяму Вааду, произошел в ноябре 1591 года. Среди прочих пробирающих до дрожи подробностей, изложенных Пормортом, было заявление о том, что во время пытки Топклифф предавался непристойным сексуальным фантазиям. Согласно уцелевшим на сегодняшний день остаткам письма Порморта, Топклифф утверждал, что «хорошо знаком» с королевой, уже не раз ласкал ее соски и грудь и запускал руки ей под юбку, «ощущал ее чрево» (влагалище) и говорил ей, что «ее чрево мягче, чем у любой из женщин». Она (по его утверждению) как-то ответила ему: «Да уж, это не тело короля Генриха», на что Топклифф ответил: «О да!» После этого, по его рассказам, королева подарила ему на память свой белый чулок, «расшитый шелком»
[600].
Поскольку, описывая эти подробности, Порморт стремился бросить тень лично на Топклиффа, а не опорочить королеву, мы можем предположить, что его рассказ о сексуальных фантазиях его мучителя в целом соответствует истине. На это указывает и следующий эпизод. Холодным февральским утром 1592 года, когда Порморт уже должен был взойти на эшафот рядом с собором Святого Павла, Топклифф неожиданно вмешался в ход казни и заставил своего обвинителя «простоять на лестнице в одной рубахе» два часа, требуя, чтобы тот забрал свои слова назад. Но Порморт отказался.
Ваад, однако, не предпринял никаких действий в связи с этим. Он и сам был ярым противником католиков, а потому числил себя в союзниках Топклиффа и вдобавок боялся того, что может случиться, если разбирательство все же начнется и в дело вмешается королева. Даже сильные мира сего в то время едва ли могли сказать точно, как же все-таки Елизавета относилась к Ричарду Топклиффу на самом деле. И кто знает, что могло случиться с человеком, решившим призвать его к ответу
[601].
Явные доказательства попустительства Елизаветы в отношении зверств Топклиффа содержатся в бумагах Бёрли. В октябре 1591 года, после того как были опубликованы направленные против католиков прокламации, черновики которых писались еще в Каудрее, Роберт Саутвелл, тридцатилетний англичанин-иезуит, прошедший обучение в Дуэ (в то время территория Испанских Нидерландов) и получивший степень бакалавра и рукоположенный в священники в Риме, составил ответную речь, которую озаглавил «Смиренная мольба к Ее Величеству». Трактат Саутвелла, слишком скандальный, чтобы его печатать, передавался из рук в руки, как рукописный самиздат. В 1600 году он все же был напечатан тайно, при этом на обложке его значилась более ранняя дата выхода — 1595 год
[602]. В своем поистине провокационном сочинении автор весьма убедительно отстаивал легитимность лоялистской, неполитической формы католицизма. В то время как Бёрли, который с 1559 года — то есть задолго до папской буллы 1570 года об отлучении Елизаветы от церкви, содержавшей также требование сместить ее с престола, — выступал за осуждение католиков как изменников, Саутвелл утверждал, что подданные королевы связаны своей верой, предписывающей им «подчиняться справедливым законам своих государей… под страхом утраты права на Царствие Небесное»
[603]. Вдобавок к этому Саутвелл заявлял, что о недопущении монарха к церковной власти и возможности свержения монарха с престола на религиозных основаниях говорят кальвинисты, а вовсе не католики (последний выпад был нацелен лично против Бёрли).
Топклифф отчаянно жаждал схватить молодого иезуита и отправить его на виселицу, но у того имелся весьма влиятельный защитник. Саутвелл нашел прибежище недалеко от лондонских стен, в пригороде Спиталфилдс, к востоку от улицы Бишопсгейт. Оставайся Саутвелл в своем укрытии, ему ничего бы не грозило, но он, к своему несчастью, время от времени все же выходил на улицу. 24 июня 1592 года, на Рождество святого Иоанна Крестителя, в 10 часов утра Саутвелл встретился на Флит-стрит с молодым джентльменом-католиком по имени Ричард Беллами, пригласившим его в дом своего отца в Аксенден-Холл, расположенный примерно в двадцати четырех километрах от места их встречи, в пригороде Харроу в графстве Мидлсекс. По прибытии Саутвелл отслужил мессу, после чего намеревался остаться в гостях до следующего утра.
Вскоре после полуночи в дом Беллами вломился Топклифф в сопровождении вооруженного отряда. Он знал наверняка, что Саутвелл находится именно там: двадцатидевятилетняя сестра Томаса Анна была его информатором. Шестью месяцами ранее Анна была осуждена епископом Айлмером за приверженность католичеству и брошена в тюрьму Гейтхаус в Вестминстере, где Топклифф изнасиловал ее и зачал ей ребенка, после чего решил пойти на хитрость, достойную Яго из шекспировского «Отелло»: предложил отпустить ее на волю и предоставить ей и ребенку «защиту», если она выйдет замуж за одного из его приспешников, Николаса Джонса. Кроме того, Топклифф дал ей обещание (которого, разумеется, не сдержал), что, если она согласится стать его информатором, ее семье не будет причинено никакого вреда, и тем самым окончательно захлопнул ловушку
[604].
Как только Саутвелл был схвачен, ликующий Топклифф поспешил разделить свой триумф с Елизаветой. Его письмо, которое в конечном итоге оказалось среди бумаг Бёрли, содержало исчерпывающее описание произошедшего. По признанию Топклиффа, его добыча была заперта в том самом «надежном месте» в его доме и прикована к стене кандалами. С огромным удовольствием, по его собственным словам, Топклифф прикладывал к своему посланию первые показания Саутвелла, полученные им в ходе допроса, которые, впрочем, казались Топклиффу «оскорбительными и подозрительными». В стремлении довести свое расследование до конца Топклифф просил королеву позволить ему «принудить» пленника «отвечать искренно и прямо». Смиренно испросив у Елизаветы дозволения «поделиться с Вашим Величеством своим скромным мнением», к изложению коего его «обязывал долг», Топклифф сообщил, что к пыткам следует приступить незамедлительно:
Ежели его, как делают обычно в тюрьмах, прикуют к стене или у стены в положении, в котором он мог бы оставаться долгое время, не испытывая при этом боли, сие послужит лишь предупреждением ему. Но ежели Вы, Ваше Величество, желаете знать все, что скрывает он в своем сердце, его надлежит приковать к стене таким образом, чтобы ноги его касались пола, а руки были подняты так высоко, как только он сумеет дотянуться, будто у танцора тренчмора [английский народный танец с быстрыми и энергичными движениями]. Это заставит его раскрыть всю правду, ничего не утаив.
