В немногих словах и без рисунков трудно дать ясное представление о том, чем отличаются памятники примитивной готики от памятников копьевидной. Главными образцами первоначального готического стиля являются старинные части соборов в Нойоне, Сансе, Лане, Париже и Суассоне. К периоду копьевидной готики
[28] относятся большинство больших соборов: шартрский (корабль и хоры которого были закончены в конце царствования Филиппа Августа), реймсский (начатый в 1212 г.), амьенский (план которого был составлен Робертом Люзаршем в 1220 г.; корабль и поперечный ход до начала больших сводов были возведены уже в 1228 г.), сен-дениский (корабль и поперечный ход которого были выстроены, по преданию, двумя доверенными архитекторами Людовика IX, Эдом Монтрейльским и Жаном де Шель), бовеский (чудные хоры которого были окончены в 1272 г.), мансский, буржский и другие, наконец, Сен-Шапель-дю-Палас в Париже, начатая в 1245 г. по планам Пьера Монтеро и вполне оконченная 25 апреля 1248 г. Все эти здания (и другие, исчезнувшие, вроде главного произведения Гуго Либержье — Сен-Никез в Реймсе) представляют собой последовательные моменты органического развития. По мере того как аркбутаны эксплуатировались, а расчеты давлений и сопротивлений совершенствовались, архитекторы становились смелее: арки заострились; профили сделались легче; корабли, поперечные ходы и хоры приняли более внушительные размеры; переходы хоров украсились глубокими часовнями; повышение боковых отделов повлекло за собой исчезновение трибун. Между пучками искусно расположенных колонн и колонок, соединяющихся со стрелками сводов, стены были заменены обширными просветами, которые снабжаются средниками и стеклами; к этим окнам присоединяется в нижней части церкви решетчатый трифориум. В Реймсском соборе колонны возвышаются на 36 метров над землей; замочные камни амьенского свода находятся на высоте 42 метров, в Бове — на высоте 47; только железные сооружения могут превысить эти размеры. В общем, готические церкви с середины XII до конца XIII в. становятся все более обширными, высокими и светлыми.
Новая строительная система — готическое искусство, которая так далеко опередила все прежние системы, начиная с последних лет царствования Филиппа Августа, во всей Франции заменила провинциальные школы романского искусства, поскольку ее распространению содействовали ее внутреннее превосходство и успехи территориального объединения королевства вокруг Иль-де-Франса, центра капетингских владений. Затем она проникла за пределы Франции — в Германию, Швецию, Англию, Испанию и даже в глубь Венгрии. Цистерцианцы привили ее повсюду, где они строили церкви. Многие иностранные епископы, учившиеся некогда в Парижском университете, призывали к себе французских архитекторов, поэтому мы еще теперь находим готические церкви, выстроенные во французском стиле, в Кентербери, Линкольне, Бургосе, Упсале, Роскильде и т. д.
[29].
Военная и гражданская архитектура. Поразительны материальные средства этого общества, которое, по-видимому, без усилия возвело в такое короткое время столько гигантских соборов, выстроенных с величайшей тщательностью. Но наше удивление еще увеличится, если мы примем во внимание, что кроме религиозных зданий люди XII и XIII в. выстроили еще множество других почти таких же громадных, которые не уцелели до нашего времени.
В середине XII в. Франция была усеяна неуклюжими четырехугольными замками, редкими образцами которых являются развалины башен в Лоте, Божанси, Ножен-ле-Ротру, Фалезе. Военные сооружения нового типа размножились особенно в царствование Филиппа Августа, когда были заложены почти все замечательнейшие церкви Франции. Действительно, Филипп Август выстроил в Париже крепости Лувр и Несль, укрепленные замки в виде цилиндрических башен в Монтаржи, Пуасси, Мёлане, Бурже, Руане, Дурдане, Иссудене, Жизоре и т. д. Феодальный замок Куси, выстроенный между 1223 и 1230 гг., представляет собой тип этих грозных сооружений. Ограда, которой Филипп Август окружил Париж, исчезла, но стены Эгморта, Каркассона, Анжера, Провена, Жизора и других еще свидетельствуют о техническом искусстве и энергии военных инженеров XIII в. Строения «Мервейль» на горе Сен-Мишель относятся к тому же времени.
Из гражданских сооружений в первоначальном виде сохранились лишь немногие. Так, можно указать на ратушу в Сент-Антонине (Там-ет-Гарон), на епископский дворец в Лане, на дом Музыкантов в Реймсе, на дома в Корде и некоторых других гасконских бастидах, на больницы в Анжере и Тоннерре и на амбар для склада десятины в Провене.
Декоративные искусства: скульптура. В романскую эпоху первые скульпторы (так называемые imagiers) копировали античные и византийские образцы: римские развалины, изделия из слоновой кости, драгоценности Константинополя и Дальнего Востока. Статуи св. Трофима Арльского напоминают изображения на галло-римских саркофагах; художники, украсившие монастырь в Муассаке, с грехом пополам подражали византийским сценам. До XI в. декоративная скульптура повсюду жила более или менее верным воспроизведением античных или византийских традиционных мотивов (галунов, плетенок, витых шнурков, палочек, жемчужных ниток, яиц, пальмовых листьев и цветков), мотивов варварского или азиатского происхождения (перевивок, фантастических животных и т. д.) и мотивов фантастических. В XII в. французская скульптура сразу эмансипировалась. Виолле ле Дюк первый решился сравнить эту замечательную эволюцию с той, благодаря которой из Эгинской школы вышла школа Фидия, и это сравнение, которое когда-то вызвало негодование, сделалось теперь банальным. Следует отметить, что появление этой оригинальной скульптуры как раз совпало с началом периода больших построек готического стиля в Иль-де-Франсе. Иль-де-франсские каменщики в ту минуту, когда они стали применять описанные выше архитектурные приемы, обладали уже редкой ловкостью рук; они начали заменять прежние искусственные мотивы архитектурной орнаментации совершенно новыми мотивами. Вместо условной, выдуманной орнаментации романских зданий, почерпнутой из столь разнообразных источников, они начали смело употреблять орнаменты, взятые из природы, из жизни. Сначала они копировали водяные растения (аронову бороду, ирис, кувшинки), столь простые и живописные, так часто встречающиеся в болотистых котловинах долины Оазы; затем они принялись за туземный акант, за папоротник. Во времена Филиппа Августа и Людовика Святого стали изображать легкую и изрезанную листву и на корзине капителей стали изображать ветви плюща, клена, остролистника, виноградные лозы, чертополох, петрушку и цикорий. Ничто не может сравниться с изяществом и монументальной красотой этого растительного орнамента, когда он исполнен, как это всегда бывало в средневековой Франции, художниками, уверенными в своем резце.
Ваяние в собственном смысле слова освободилось от византийских традиций не так быстро, но так же безусловно, как орнаментационная скульптура. Думали, что средневековые ваятели умели делать лишь «длинные, худые тела вроде тумб, задрапированные на манер органных труб, с аскетическим и болезненным выражением лица». Открытие музея слепков в Трокадеро в Париже рассеяло это заблуждение. Первыми памятниками новейшей скульптуры являются статуи, помещенные у главного портала шартрского собора, лица которых, озаренные загадочной улыбкой, уже совершенно свободны от традиционного гиератизма. Двадцать две колоссальные статуи среднего входа, царствующие над толпой в 2500 статуй, которая наполняет реймсский собор, — амьенский «beau Dieu», статуя Пресвятой Девы парижского портала, такая же статуя у Золотой двери в Амьене, статуи апостолов в Sainte-Chapelle, статуи королей в Сен-Дени — по жизненной правде, грации и силе не уступают лучшим произведениям идеалистической школы Древней Греции
[30]. Виолле ле Дюк прекрасно и справедливо говорит о них: «Каждая из этих статуй имеет свой личный характер, который врезается в память, как воспоминание о живом и близком существе».
