Алиенора вернулась ив Рима беременной, но она, как и в предыдущий раз, не принесла Людовику VII наследника мужского пола; она, имевшая потом от Генриха II пятерых сыновей, родила вторую дочь, и это, без сомнения, послужило обстоятельством, которым враги не преминули воспользоваться для возбуждения неудовольствия в Людовике VII. И, когда благоразумный Сугерий умер (13 января 1151 г.), они возобновили нападение. Алиенора, впрочем, не имела никакого желания оставаться с мужем, которого она обвиняла в монашеском образе жизни. В течение этого года Генрих II Плантагенет посетил двор французского короля: атлетическое сложение этого юноши, бывшего на десять лет моложе Алиеноры, произвело на нее сильное впечатление. «Людовик, воспылавший ревностью, отправился с Алиенорой в Аквитанию, велел разрушить все начатые укрепления и увел гарнизоны». Он решил развестись и уже приступил к эвакуации Аквитания. Наконец 21 марта 1152 г. собрался собор в Божанси и объявил о расторжении королевского брака ввиду родства. Папа, вероятно, лучше осведомленный о намерениях Алиеноры, чем Людовик VII, хранил молчание.
Руки Алиеноры так сильно добивались, что она была вынуждена вернуться в Аквитанию тайком и ночью, чтобы ускользнуть от претендентов, которые хотели ее похитить. Очевидно, она уже уговорилась с Генрихом Плантагенетом. Не прошло и двух месяцев, как они поженились (18 мая 1152 г.). Напрасно Людовик VII, немного поздно заметивший опасность, противился их браку, который делал Генриха еще до того, как он стал королем Англии, вассалом более могущественным, чем его сюзерен.
«Генрих, Божьей милостью король Англии, герцог Нормандии и Аквитании, граф Анжу, приветствует всех своих графов, баронов и верных, французских и английских. Да будет вам ведомо, что, во славу Бога и Святой церкви, я пожаловал и возвратил и настоящей своей хартией подтвердил все пожалования и дарения, вольности и свободные кутюмы, которые король Генрих, мой дед, им дал и пожаловал. Также еще я делаю отмену и жалую уничтожение, от себя и от своих прямых наследников, всех дурных обычаев, которые он уничтожил и отменил. А посему я хочу и крепко приказываю, чтобы Святая церковь и все графы и бароны и все мои люди имели и держали все эти кутюмы и дарения, и вольности, и свободные обычаи свободно и спокойно, хорошо и мирно, полностью от меня и от моих прямых наследников для себя и для своих прямых наследников так же свободно, спокойно и полностью во всем, что король Генрих, мой дед, им дал и пожаловал и подтвердил своей хартией. Свидетельствует Ричард де Люси в Вестминстере».
Эта хартия вольностей, очевидно, составленная нормандцем Ричардом де Люси, одним из самых замечательных министров Генриха II, очень хорошо указывает под своей внешностью болтовни и пустословия программу новой королевской власти. Об избрании духовенством и народом, об утверждении Святым престолом, об отказе от дела короля Генриха I здесь нет и речи. То, что отменяется и что жалуется, это то, что Генрих I отменил или пожаловал. На двадцать лет анархии набрасывается покров молчания: продолжаться будет царствование Генриха I. Но теперь впервые король обращается к своим «французским» верным, как и к «английским». Генрих II является главой «империи», и с самого своего вступления на престол он заявляет, что будет управлять всей этой империей на основании одних и тех же принципов.
Уже одно умиротворение и реорганизация Англии являются великой задачей. Она побудит Генриха II укрепить границы Англии, сделать короля Шотландии и уэльских вождей своими вассалами, начать завоевание Ирландии. Но Генрих II будет прежде всего французским государем: большую часть своего царствования он проведет в своих владениях на материке
[43]. Обладание Аквитанией впервые поставит короля Англии в сношения с Югом. Генрих II выдаст двоих из своих дочерей за короля Кастилии и короля Сицилии, заключит союз с королем Арагона, будет пытаться овладеть графством Тулузским, доставит одному из своих сыновей владение Савойей, быть может, будет мечтать о том, чтобы сделаться императором.
Его сын Ричард позволит себе прельститься Средиземным морем и Востоком, будет некоторое время вести себя в Сицилии как хозяин, завоюет остров Кипр, пожелает распоряжаться престолом Иерусалимского королевства и после своей неудачи с Крестовым походом будет мечтать о новом походе и о возложении на себя императорской короны в Константинополе.
Люди, перед глазами которых открывались такие горизонты, были сотворены для грандиозных предприятий. Генрих II и его сын Ричард Львиное Сердце, имея очень различный характер, были, однако, оба честолюбцами и беспокойными непоседами.
Один из лучших писателей того времени, Петр Блуаский
[44], дал нам характерный портрет Генриха II, которого он знал близко:
«Это, — говорит он, — человек с рыжеватыми волосами, среднего роста; лицо у него львиное, четырехугольное, с глазами навыкате, наивными и кроткими, когда он в хорошем настроении, и мечущими молнии, когда он раздражен. Его ноги, какие бывают у кавалериста, широкая грудь, руки атлета выдают человека сильного, ловкого и смелого. Он нисколько не заботится о своих руках и надевает перчатки, только когда держит сокола. Одежда и прическа его удобные, без всякой роскоши. Он борется с тучностью, которая ему угрожает, при помощи умеренности и упражнений, и благодаря ходьбе и езде верхом он сохраняет свою молодость и утомляет самых сильных своих спутников. С утра до вечера, без остановки, он занимается делами королевства. Он никогда не садится, кроме тех случаев, когда едет верхом или принимает пищу. Случается ему в один день совершить верхом поездку, в четыре или пять раз большую обычной. Очень трудно знать, где он находится и что он будет делать в этот день, так как он часто меняет свои намерения. Он подвергает жестокому испытанию выносливость своей свиты, которой приходится иногда проблуждать три-четыре мили по незнакомому лесу ночью и спать в грязных лачугах. Но таким образом, в то время как другие короли почивают в своих дворцах, он может застать врасплох и привести в замешательство своих врагов, и он за всем наблюдает, особенно стараясь судить о тех, кого он поставил судьями над другими. Когда он не держит в руке лук или меч, он находится в совете или занят чтением. Нет человека более остроумного и красноречивого, и, когда он может освободиться от своих забот, он любит спорить с учеными. Он великий строитель: идет ли дело о возведении укреплений, устройстве ограды для охотничьего парка, или садка для рыбы, или же о постройке дворца, — никто не может быть ни более ловким, ни более великолепным. По своему праву он спокоен в опасности, сдержан в счастье. Он ненавидит кровопролитие и считает мир самым желанным благом, которое только может дать король своему народу. Чтобы его поддержать, он принимает на себя величайшие труды, и для него он собирает и тратит огромные богатства, так как он предпочитает добиться мира деньгами, чем оружием; именно для него он наводит страх на вельмож, смиряет гордых, строит замки, заключает договоры и союзы. По отношению к окружающим он показывает себя ласковым и щедрым. Когда он даровал кому-нибудь свое расположение, то с трудом лишает его; но если он почувствовал к кому-либо отвращение, то уже нелегко допустит их до близости к себе. Духовным лицам
[45], которые советуют ему быть милосердным по отношению к врагам, он отвечает, что не может найти в своем сердце столько терпения и смирения. Однако своих сыновей, несмотря на их возмущения с оружием в руках, которые должны бы были повлечь за собой лишение наследства, он не может и не хочет обездолить; его сердце на это неспособно».
