Финансовая администрация имеет самое большое сходство с той, которая была в Англии: она развивалась параллельно в обеих странах. Курия короля-герцога в тех случаях, когда она занимается финансами, носит название Curia domini regis ad scaccarium
[68] («Курия короля, заседающая в Палате шахматной доски»). Палата эта (Echiquier) находится в Кане, где хранится и казна. Сессии ее происходят два раза в год, как и в Англии, — на Пасху и в день св. Михаила, под руководством сенешаля Нормандии и казначея. Рядом с важными особами, носившими название баронов Шахматной доски, там были, во времена Генриха I, судьи, являвшиеся компетентными чиновниками; при Генрихе II там еще находятся бароны, но этот термин уже не обозначает непременно сеньоров; специалисты взяли над ними верх, и епископы, которых мы видим в канской Палате шахматной доски в конце его царствования, являются прежними чиновниками, награжденными бенефициями. Система счетоводства, в основе та же, что и в Англии, но одновременное существование старых и новых откупщиков, виконтов, прево, бальи, на обязанности которых, как и шерифов по ту сторону Ла-Манша, лежало производить сборы и сдавать счета, чрезвычайно осложняло работу нормандской Палаты шахматной доски. Назначение Палаты было принимать и проверять доходы и субсидии, разбирать спорные дела, очищать счета. Когда епископ Ричард Ильчестерский, чиновник английской Палаты шахматной доски, сделался сенешалем Нормандии в 1176 г., нормандская Палата получила сильный толчок, ожививший ее работу: откупа были пересмотрены, собраны были недоимки, в некоторых случаях накопившиеся за двадцать лет. В итоге англо-нормандская финансовая администрация была по обе стороны Ла-Манша единой по своим методам, компетенции и относительному обилию средств, которые она доставляла государю.
Часто называли именем Палаты шахматной доски в Нормандии Плантагенетов герцогскую курию, рассматриваемую не как счетную палату, а как судебный трибунал. В XII в. для того чтобы судебная курия называлась Палатой шахматной доски, достаточно было, чтобы она заседала в Кане, в зале этой палаты; это вопрос места. Тем более что курия короля-герцога не разделена на секции, строго специализировавшиеся, и одни и те же лица могли одновременно заниматься и судом, и финансами; к тому же спорные дела фискального характера являлись нитью, связывавшей оба ведомства. Но судебная курия заседает не только в Кане: она по существу своему разъездная. Великий сенешаль, коннетабль Нормандии, епископы, носящие в этом случае титул «судей» («justices»), председательствуют в пленарных заседаниях (assises plenieres), окруженные «высокими особами» («hauts homes»), а также специалистами. Здесь разбирают тяжбы сеньоров, аббатств или же дела, в которых заинтересован король. Один или два раза в год в каждом виконтстве устраивают заседания менее торжественные, но которые являются точно так же сессией курии. Для незначительных дел раз в год происходят местные сессии, устраиваемые виконтом или бальи. Наконец, и сеньоры, как светские, так и духовные, не утратили своей судебной власти. Некоторые из них даже продолжают разбирать дела об убийствах, преступления, совершенные на большой дороге, а также имеющие отношение к монете, и другие важные дела, касающиеся тяжких уголовных преступлений («plaids de l’épee»). Но это редко: право такого «высшего суда» (haute justice) почти везде предоставлено лишь герцогским судьям. Из этого видно, что суд и в Нормандии, и в Англии во многих отношениях представляется в одинаковом виде. Даже слова justiciae itinerantes, assisae являются общими для обеих стран.
То же самое можно сказать и о судопроизводстве. Развитие его и там, и здесь идет параллельно. Следствие под присягой, показания свидетелей являются каролингскими обычаями, которые церковь сохранила во время разрухи X в. Их можно найти, до Генриха II, и в Англии, и в Нормандии; в частности Генрих I пользовался ими в 1133 г., для того чтобы установить владения епископа Байё. Возможно, что Вильгельм Завоеватель занес их в Англию, но для целей прежде всего фискальных, например, для составления Domesday Book; он принес с собой также варварскую систему судебного поединка, которая англичанам очень мало понравилась. Королю-юристу Генриху II принадлежит слава распространения системы присяжных. Имея письменный приказ (bref) его канцелярии (writ английского права), нормандские тяжущиеся могли воспользоваться «расследованием на месте» (requenoissant или enquete du pays), заменяющим доказательство посредством судебного поединка или присяги свидетелей, поддерживающих истца. Суд, впрочем, мог отказать в расследовании, если дело было достаточно ясно. Вот протокол заседания, происходившего в Кане в 1185 г.; он составлен совершенно в современном духе: дело идет о тяжбе по восстановлению права представления к пожалованию бенифицием. Судьи собрались вокруг стола Палаты шахматной доски.
«Рауль Фиц-Эд представил письменный приказ (bref), (который он получил от) сеньора короля в заседании суда в Кане, Вильгельму Фиц-Раулю, бывшему в то время сенешалем Нормандии, и другим судьям, которые тогда составляли судебное заседание; каковым приказом сеньор король предписывал произвести расследование при посредстве верных людей, чтобы узнать, кто представлял, последнего бенефициария, умершего в церкви Карпике, из-за чего возникла тяжба между аббатисой (монастыря Святой Троицы) в Кане и Раулем Фиц-Эдом. Аббатиса сказала, что церковь Святой Троицы имела это право с самого основания этой церкви вследствие дарения короля Вильгельма и королевы Матильды, и оно было подтверждено аббатству хартией короля Вильгельма и хартией короля Генриха, сына императрицы Матильды. Выслушав стороны, бароны Палаты шахматной доски и Вильгельм Фиц-Рауль и другие судьи (justices) сеньора короля рассудили в Палате шахматной доски, что расследование не должно быть произведено и что аббатисе нет надобности вести тяжбу об этой церкви, которая была утверждена за аббатством хартиями государей Нормандии. И таким образом Раулю Фиц-Эду было отказано в иске о возвращении права против аббатства относительно этой церкви приговором баронов Палаты шахматной доски в присутствии Вильгельма Фиц-Рауля…» (следует двадцать четыре имени).
Система письменных приказов (writ), расследования, охранных грамот, чтобы не допускать насильственного выселения, — все это мы видели действующим в Англии. Но почти несомненно, что нормальное применение расследования в тяжбах, касающихся собственности или владения, началось в Нормандии после какой-то ассизы, или закона, обязанного своим изданием Жоффруа Плантагенету: Генрих II обеспечил систематическое распространение этой процедуры сначала в Нормандии, а потом, спустя несколько лет, и в Англии,
Но Нормандия не сохранила своего преимущества: институт присяжных получил полное свое развитие только в Англии.
Нормандия, — учитывая, конечно, в полной мере оговорки, вытекающие из имеющей такое большое значение устойчивости англосаксонских учреждений в Англии, — была в одно и то же время и корнем, из которого выросло английское королевство, и его ответвлением на материке. Здесь Плантагенеты были так же могущественны, как и по ту сторону Ла-Манша. Здесь они облагали феодальной военной повинностью, до мелочей расчисленной, здесь они имели и продолжали строить колоссальные замки. Присяга, произносимая при короновании герцога, соответствующая присяге при помазании на царство в Англии, не налагала никаких практических ограничений на власть такого государя, как Генрих II. Наконец, существовал, я не скажу патриотизм англо-нормандский, но англо-нормандская враждебность по отношению к Франции. Конечно, Нормандия не имела уже такого крепкого единства, как во времена Вильгельма Завоевателя, и очень разноречивые интересы осложняли ее физиономию. Но политика Людовика VI, Людовика VII и Филиппа Августа ни в какой мере не привлекла Нормандию на сторону Капетингов. Нормандская литература той эпохи отражает только недоверие; к тому же в Нормандии насмехались над французами, над их бедностью, над их скаредностью. Васе, например, в одной части своей Geste des Normands, составленной в 1174 г. после попытки Людовика VII овладеть Руаном, пишет, что французы лживы и вероломны, жадны и скупы. Всегда они стремились разорить нормандцев. Пусть король Генрих не доверяет им. Но нормандцы хорошо знают, как их укротить теми сильными ударами, которые они им наносят, и король Генрих I настолько мудр, настолько храбр и могуч, что он может заставить трепетать Людовика и его присных.
