Михальский, как обычно, держится в сторонке с безучастным видом, однако безразличие это напускное. Он все и всегда видит, знает и всегда оказывается в самой гуще событий.
– Я уверен, что патриарх что-то замышляет, но пока не могу сказать, что именно, – отвечает литвин.
– Почему так думаешь?
– За последнюю неделю он встречался со всеми сколько-нибудь знатными людьми в Москве. К кому-то ездил, но большинство сами навестили его подворье. По городу постоянно снуют его посыльные.
– Я понял. Продолжай в том же духе. Если случится что-то важное, дай мне знать.
– Об этом, ваше величество, могли бы мне не напоминать, – скупо улыбается телохранитель.
– А может, оно и к лучшему? – неожиданно спрашивает Вельяминов.
– Ты про что?
– Да как сказать, – задумывается окольничий. – Помнишь, когда в прошлый раз бунтовали, так всех воров разом и похватали! Телятевского, чтоб ему ни дна ни покрышки, сколь годов искали без толку? А тут сам объявился…
Едва договорив, Никита спохватывается, что в тот раз, помимо прочих, погибли мой воспитатель и Лизхен, и сконфуженно замолкает. Но слово не воробей и уже вылетело, так что все ждут моей реакции на его слова.
– Может, и так, – делаю я непроницаемое лицо.
Мне и на самом деле не слишком приятны эти воспоминания. Особенно гибель старого Фрица. Это была настоящая потеря. Да и Лизку тоже жаль, хотя она и сама виновата. Кой черт дернул ее покинуть хорошо охраняемый Кукуй и мотаться в карете по Москве? Но то, что сказал Вельяминов, тоже имеет смысл. Дать врагам проявить себя, а затем растоптать без всякой жалости… хотя нет, лучше до такого не доводить. Пока я размышляю над всем этим, окольничий несколько раз то бледнеет, то краснеет, но как загладить неловкость, не знает, и Пушкарев приходит старому приятелю на помощь.
– Государь, что с турецким послом удумал? – как бы невзначай спрашивает он.
– А сам как считаешь?
– Да как тебе сказать, надежа… Агаряне хоть и враги христианскому миру, однако для нас и ляхи ничуть не милее черта! Надо бы помочь султану. В том смысле, пока он и хан крымский будут с поляками ратиться, можно будет Литву пощипать.
– А «Вечный мир» как же?
– Не он первый, не он последний. К тому же они не раз уже потревожили наши границы нападениями своими. Так что поводов для драки у нас как скоморохов на ярмарке.
– Так это же казаки нападали?
– А нам-то что с того? Польского круля подданные, вот пусть и отвечает! И вообще, ты когда Саарему на шпагу брал, тебя не больно-то заботило, что Кристиан Датский о делах Юленшерны ни сном ни духом…
– Погоди, Анисим, – возразил стрелецкому голове Рюмин, – Дания от нас за морем, и королю ихнему до Руси не дотянуться. А по Мекленбургу ударить ему соседи не дадут. Ляхи же народ пакостный и не в пример ближе. А что черкасы
[13] озоруют, так а воеводы наши на что? Слышно же, что не раз сии воры биты были за свои разбои.
– Погодите-ка, господа хорошие, – прерываю я их спор, – скажите лучше, как думаете: если султан пойдет с ляхами воевать, крымского хана с собой возьмет?
– Известное дело, – изумился дьяк. – Конечно, возьмет, как не взять!
– Стало быть, у нас на рубежах поспокойнее станет?
– Ненадолго, но станет.
Пока собравшиеся с удивлением ждут от меня продолжения, я расстилаю на столе карту и внимательно рассматриваю так называемое Дикое поле – никем не занятое пространство между Россией и владениями крымцев.
– Али удумал что, государь? – первым не выдерживает Пушкарев.
– Пока они там бодаться будут друг с другом, надо оборонительную черту передвинуть.
– Ишь ты, – озадаченно хмыкает Романов. – Дело это, конечно, богоугодное, да только уж больно дорогое!
– Зато смотри, сколько земли прирежем, и какой земли, не то что московские суглинки!
– Это да, – мечтательно замирает боярин. – Где людей только брать на эдакое дело?
– Ну, мало ли, – пожимаю я плечами. – Ты мне расскажешь, кому из дворян в одном месте из-за веры моей жены свербит. Анисим то же самое – про стрельцов. Так, глядишь, и наберем людей. А там житье веселое, глупостями заниматься им некогда будет.
– Умно придумано, – ухмыляется Пушкарев. – И дело сделаем, и горлопанов уймем.
– А ты что скажешь, генерал? – поворачиваюсь я к отмалчивающемуся сегодня фон Гершову.
– Надо будет много солдат, мой кайзер, – рассудительно отвечает Лелик. – Много пушек, оружия, материалов для постройки укреплений, много людей. Всего много. И много крестьян, которые будут обрабатывать землю и кормить ваших ратников. Где вы их возьмете?
– Делов-то, – пренебрежительно отмахивается Вельяминов. – Мало ли гулящих? Кликнем – сами отовсюду сбегутся!
– Это верно, люди найдутся, – с легкой усмешкой отвечаю я. – Тебе, кстати, братец давно не писал, что там в империи делается?
Крытые возки один за другим заезжали в Кремль и по очереди останавливались перед Золотыми сенями. Расторопные холопы тут же откидывали полог и помогали хозяевам выбираться на свет божий. Лучшие люди государства со своими домочадцами, отдуваясь, поднимались по лестнице, где их встречал Никита Вельяминов и приглашал пройти внутрь. Ему сегодня выпала честь быть распорядителем, и он, как всегда, ревностно приступил к своим обязанностям.
Изумленно прислушиваясь к звукам музыки, бояре в долгополых шубах и горлатных
[14] шапках проходили в палату, недоверчиво косясь по сторонам. Жены и дочери испуганно жались рядом с ними. Последние, впрочем, то и дело бросали любопытные взгляды на убранство, а также пригожих стольников, подносивших гостям на серебряных подносах горячий сбитень.
– Государь-то когда придет? – поинтересовался у Никиты князь Долгоруков.
– Скоро, князь Владимир Тимофеевич, – отвечал ему окольничий, бросив мимолетный взгляд на идущую следом княжну Марью.
Та, заметив его внимание, густо покраснела и отвернулась, чтобы батюшка не заметил ее смущения.
– И что, в неметчине часто такие приемы устраивают?
– Если при дворе, то, почитай, что каждый день. А люди попроще – кто раз в неделю, а кто и не каждый месяц.
– А ты бывал там на таких?
– Конечно, бывал. И у короля свейского, и у набольшего боярина тамошнего Акселя Оксеншерны доводилось.
– Ну-ну.
Скоро палата наполнилась гостями. Одни расселись на лавках, стоящих вдоль стен, другие, сбившись в кучки, принялись что-то обсуждать между собой. Третьи голодными глазами косились на столы, уставленные всяческой закуской.
