– Именно.
– Обычно он целыми днями вертится под ногами, но сегодня я его еще не видел. Хотя…
– Что?
– Кажется, он говорил, что его отец – конюх. Наверняка малец сейчас ему помогает. Прикажете доставить?
– Нет. Лучше мы прогуляемся рядом с конюшней. Подышим воздухом…
Догадка моего телохранителя оказалась верной, но лишь отчасти. Гюнтер и впрямь был на конюшне, но не работал, а, сидя на кипе сена, рассказывал своему приятелю какие-то небылицы. Во всяком случае, рот у слушавшего его парня был открыт, а в глазах плескалось недоверие пополам с завистью.
– Иди-ка сюда, дружок, – поманил я пальцем сорванца.
– К услугам вашего величества, – подскочил юный пройдоха и склонился в куртуазном, как ему казалось, поклоне.
– Скажи мне, милый ребенок, знаешь ли ты, где обитает ваш придворный лекарь?
– Мэтр Штайнмаер?
– Да, кажется, его зовут именно так.
– Конечно, знаю.
– А ты можешь проводить меня так, чтобы…
– Этого никто не видел?
– Какой умный мальчик!
– Могу, ваше величество.
– Тогда пойдем.
– Как прикажете, – еще раз поклонился сорванец и махнул рукой, дескать, ступайте за мною.
Я тут же последовал за ним, а вот Корнилий на секунду задержался.
– Как тебя зовут? – строго спросил он у приятеля нашего маленького друга.
– Руфус, ваша милость, – испуганно отвечал тот, стаскивая с головы грязный колпак. – Я поваренок у их светлости.
– Я заметил, – скупо улыбнулся литвин и, пристально взглянув ему в глаза, больно потрепал по упитанной щеке. – Не говори никому об этой встрече, ладно?
– Как вам будет угодно!
– Вот и славно.
Как выяснилось, проживал эскулап в одной из дальних башен замка, так что нет ничего удивительного, что мы до сих пор не встречались. Хотя, если подумать, это немного странно. Отчим и матушка – люди немолодые и по идее должны держать лекаря как можно ближе, а то мало ли что. Пока мы шли, словоохотливый Гюнтер подробно поведал мне все, что знал, о мэтре Штайнмаере, включая его привычки и мелкие слабости, вроде внимания к молоденьким девушкам, служащим герцогской чете.
– Он что же, пристает к служанкам? – удивился я.
– Не ко всем, а только к самым юным из них.
– И ему это сходит с рук?
– Сказать по правде, этот врач – самая хитрая бестия, каких я только видывал! Он всякий раз отговаривается тем, что находит у них разные болезни. Так-то ваш благородный отчим – государь добрый и справедливый и, конечно, не потерпел бы подобного. Но вот его брат, герцог Юлий, покровительствует этому упырю.
– Любопытно.
– Ну вот мы и пришли, – показал на дверь Гюнтер. – Только он так просто никому не открывает.
– Откуда ты знаешь? – удивился Корнилий.
– Меня несколько раз посылали за ним. Так вот, мэтр Штайнмаер сначала выглядывает вон в то маленькое окошко и, пока не убедится, что все в порядке, шагу из своей норы не делает.
И впрямь, в обитой железными полосами двери было проделано маленькое оконце, забранное решеткой и закрытое крышкой. Судя по всему, здешний лекарь немного страдал паранойей, что, в общем, и неудивительно.
– Ну-ка, постучи, – велел парнишке Михальский, вставая сбоку от двери так, чтобы его не было видно.
Я тут же последовал его примеру, а Гюнтер принялся колотить в дверь, громко голося при этом:
– Герр Штайнмаер! Откройте, пожалуйста…
Через некоторое время крышка на окне отворилась, и недовольный голос, показавшийся мне смутно знакомым, грубо спросил:
– Что тебе нужно?
– Его светлость приказывает вам срочно прийти к нему! – выпалил мальчик.
– Что?! А почему он прислал именно тебя?
– А мне почем знать? – весьма натурально пожал плечами юный пройдоха. – Говорит, поди немедля, проклятый бездельник, и позови мэтра Штайнмаера.
– А зачем я ему понадобился?
– Уж это мне точно неизвестно! Просто когда герцог Юлий Эрнст приказывает, так надо бегом исполнять, а не задавать вопросы. Вам это любой скажет.
– Проклятый мальчишка! – засуетился за дверью эскулап. – Что же ты сразу не сказал, что меня зовет герцог Данненбергский?
– Да я, кажется, так и сказал, – простодушно развел руками Гюнтер. – Их светлость приказывает…
– Ладно-ладно, – сварливо прервал его Штайнмаер и с неожиданной опаской спросил: – А что, Иоганн Альбрехт Мекленбургский уже встал?
– Какое там, – со смешком отвечал ему мальчик. – Странник еще спит, а вокруг него вповалку лежат его пьяные русские драбанты.
Наконец, убедившись, что ему никто не угрожает, доктор отомкнул дверь и опасливо выглянул наружу, но тут же почувствовал на шее холодную сталь кинжала. В панике обернувшись, он увидел перед собой улыбающуюся физиономию Михальского.
– День добжий, пан лекарь, – поприветствовал его литвин и легонько толкнул внутрь.
Оказавшись в комнате, я долго всматривался в лицо Штайнмаера, но никак не мог вспомнить, где я его раньше видел. Тот, в свою очередь, с ужасом взирал на меня и Корнилия, но при этом молчал, будто набрав воды в рот. Наконец игра в молчанку мне наскучила, и я начал допрос:
– Любезный доктор. Вы позволите мне вас так называть?
Эскулап судорожно кивнул, но не проронил ни слова.
– Прекрасно. Так вот, я, некоторым образом, обеспокоен здоровьем моей матери, светлейшей герцогини Клары Марии. Узнав, что она является вашей пациенткой, я пришел осведомиться о методах лечения, а также о результатах оного. Я понятно объясняю?
Ответом мне снова был кивок, но теперь Михальский решил, что это уже наглость, и чувствительно ткнул своего пленника в бок.
– Отвечай, пся крев, когда тебя спрашивают!
– Да, конечно, ваше… величество… – заикаясь, пробормотал врач.
– Тогда отвечай, скотина, чем ты ее пичкаешь?
– Лекарствами…
– Ты что, издеваешься надо мной?! – вспылил я. – Да там мышьяка столько, что всех крыс в замке потравить хватит!
– Но, ваше величество, – робко возразил мэтр, – мышьяк есть необходимый ингредиент для подобных снадобий, и его там ровно столько, сколько это необходимо. Клянусь честью!
– А если я тебя прямо сейчас за яйца подвешу на вот этой балке?
– Я человек его светлости, и только он может меня судить!
Это был серьезный довод. Действительно, я в Брауншвейге только гость, и права карать и миловать у меня нет. Государь в этих краях – мой отчим, и только он, да еще, может быть, далекий император могут себе это позволить. А то, что вытворяю сейчас я, на самом деле грубое вмешательство во внутренние дела суверенного княжества. И если проклятый доктор не расколется, то предъявить мне ему нечего, а пытать я не имею права, хотя и нутром чувствую: что-то тут неладно.
