Отвернувшись от Штайнмаера, я пристально оглядел окружающую обстановку. Много книг, колбы с разными препаратами, специфический запах… У стены грубо сложенный камин, рядом с которым стоит увесистая кочерга, которая почему-то привлекла мое внимание. Блин, да что же она мне напоминает?..
Внезапно в голове возникают отрывочные картинки из далекого прошлого. Штеттин. Большой каменный дом, в который мы только что ворвались. Камергер моего дяди – герцога Филиппа Набожного. Как же его звали? Да черт с ним! Был еще один человек в этих воспоминаниях, со слащавым неприятным голосом и лицом законченного пройдохи…
– А ведь вы сразу меня узнали, мэтр! – резко оборачиваюсь я к пленнику.
– Не понимаю, о чем вы! – нервно дергает тот головой и в панике пытается угрожать: – Я буду жаловаться его светлости…
– Да хоть его святейшеству!
– Это неслыханно! Произвол! Варварство!..
Еще один резкий тычок заставляет мэтра заткнуться, а я, взяв в руки кочергу, подхожу к давнему знакомому.
– Помните, господин Штайнмаер, девять лет назад, когда у вас была другая фамилия, я обещал вам засунуть в задницу точно такую же раскаленную кочергу. У меня такое чувство, что пришла пора выполнить это обещание.
– Помилуйте! – завопил негодяй, бросившись передо мной на колени. – Я не хотел, меня заставили!
– Ничуть не сомневаюсь. Знаете, я повидал в жизни много наглецов, но вот такого, как вы, видеть еще не приходилось. Это же надо – второй раз попасться, и опять с попыткой отравления близкого мне человека! Послушайте, может, у вас какая-то личная неприязнь ко мне или всему Мекленбургскому дому?
– Ну что вы, ваше величество! – зарыдал эскулап. – Это прискорбное стечение обстоятельств! Недоразумение! Трагическая ошибка!
– Как вы сказали? Трагическая? Чертовски точное определение!
Если бы у Иоганна Альбрехта Мекленбургского вдруг выросли ангельские крылья (или скорее уж дьявольские рога), наверное, и тогда бы герцог Август удивился меньше. Хотя «удивился» – не совсем подходящее слово. В последнее время владыка Брауншвейга находился в состоянии перманентного изумления. В самом сердце его владений, в замке Вотльфенбюттель, проходил суд над придворным врачом герцогской четы, причем сам он чувствовал себя в лучшем случае свидетелем, который вот-вот может стать обвиняемым.
А проклятый эскулап все никак не унимался и продолжал сыпать подробностями, любая из которых по отдельности могла привести негодяя к костру. Но он продолжал и продолжал…
– Признаете ли вы, доктор медицины Николас Климент Штайнмаер, что имели злой умысел извести герцогиню Клару Марию? – тусклым голосом спросил дознаватель.
– Мне приказали! – затравленно крикнул закованный в цепи врач.
– Кто именно? – вкрадчиво поинтересовался слуга закона.
– Несомненно, речь идет о Враге рода человеческого! – нервно воскликнул герцог Юлий Эрнст.
– Разумеется, ваша светлость, – поспешили согласиться члены судебной коллегии, но не тут-то было.
– Хотелось бы, однако, узнать, какой вид принял князь тьмы, когда соблазнял эту «невинную душу», – едко заметил я со своего места, – был ли это черный козел в герцогской короне или, быть может, он обернулся кем-нибудь из владетельных особ, здесь присутствующих?
– Почему сразу в герцогской?! – принял оскорбленный вид брат моего отчима.
– Ну, он же «князь», – пожал я плечами и еле заметно улыбнулся.
Братья-герцоги мало того что оказались не готовы к мгновенно собранному судилищу, так их еще и посадили по разные стороны от моего кресла, лишив таким образом возможности согласовать позиции. Еще на «процессе» присутствовали герцог Фридрих Гольштейн-Гогторпский, князь-епископ Ульрих Датский, ставший с недавних пор моим постоянным спутником, и граф Хотек в качестве представителя императора.
Прочие делегаты съезда, узнав, что происходит в Вольфенбюттеле, также пожелали принять участие в столь увлекательном действе, но вынуждены были довольствоваться местами на галерке.
– Отвечайте на вопрос! – повернулся к обвиняемому дознаватель.
– Да, – еле выдохнул обвиняемый.
– Повторите!
Ответом ему было молчание. Похоже, бедолага не выдержал напряжения и лишился чувств. В принципе неудивительно. Экспресс-допрос от Михальского и его подручных – зрелище даже для зрителей малоаппетитное, а уж испробовать его на себе я и врагу не пожелаю. Даже ко всему привычные степняки, которых трудно удивить пытками, «плывут» на таких допросах. Единственным моим условием было обойтись без членовредительства, чтобы не покалечить мерзавца раньше времени, но с этим они справились.
Тут с шумом распахнулись двери, и в зал, где происходило действо, вошла герцогиня Клара Мария в сопровождении нескольких придворных дам. Матушка против обыкновения выглядела весьма бодро, что, судя по всему, стало сюрпризом для некоторых из присутствующих.
– Прошу заметить, господа, – громко воскликнул я, парируя возможные инсинуации. – Как только ее светлость перестала принимать снадобья, изготовляемые обвиняемым, ее состояние сразу заметно улучшилось!
– Внести это в протокол! – кивнул дознаватель.
Секретарь тут же послушно заскрипел пером, а сидящий от меня по левую руку Юлий Эрнст поморщился, как от зубной боли. Тем временем для герцогини принесли кресло, которое поставили между моим и предназначенным для ее мужа. Для этого нам пришлось на какое-то время подняться, и, воспользовавшись моментом, матушка шепнула мне:
– Иоганн, умоляю, остановитесь!..
– Что?!
– Сын мой, прошу, не переходите грань, после которой отступление будет невозможно.
– Боюсь, что я вас не понимаю.
– Ваше величество, неужели вы думаете, что тень, которую этот процесс, несомненно, бросит на дом Вельфов, доставит мне удовольствие? Иметь деверя-отравителя… благодарю покорно!
– Неужели быть отравленной по наущению родственника лучше?
– Право, Иоганн, – робко вмешался Август, ставший невольным свидетелем нашего разговора, – вы преувеличиваете вину моего брата. Конечно, этот негодяй Штайнмаер втерся к нам в доверие, и мы проявили непростительную близорукость, признаю это. Но, может быть, не стоит доводить ситуацию до крайностей? Наше положение и без того шаткое…
– Шаткое?
– Более чем! Увы, многие считают, что мы с братом не должны были занимать престолы, ибо есть и иные представители нашего рода. Если этот процесс зайдет слишком далеко, у них в руках появится оружие против нас.
– Этого нельзя допустить! – веско добавила герцогиня.
– Кажется, нам есть что обсудить, – хмыкнул я, возвращаясь в кресло.
– Тогда, может быть, объявить перерыв?
– Так объявите! Вы же тут… главный.
