Однако, что общего имеет это добавочное понятие, нарушающее ясность рациональной классификации деления рода на виды с темой События – или точнее: с событием как виной, Грехопадением? Ответ: всё. В принципе, мы можем различать между рациональной структурой, т. е. вневременной классификацией совокупности на виды и подвиды, и ее несовершенным временны́м воплощением контингентной физической реальности. Здесь могут оказаться излишки с обеих сторон: могут существовать формальные, нереализованные возможности, пустые «окна» в структуре (допустим, логически возможны четыре вида домов, но по контингентным причинам строятся только три вида), или может существовать изобилие эмпирических образований, не подпадающих ни под одну категорию, допускаемую классификацией. Однако парадоксальное отрицательное «вместилище» сильно разнится от обоих вышеозначенных случаев: оно обозначает внутри структуры классификации как один из его элементов то, что ускользает из этой структуры, т. е. является точкой включения исторической контингентности в формальную структуру, точкой, в которой формальная структура, так сказать, впадает в свое содержание, в контингентную реальность. И поскольку формальная структура сама по себе является вневременной, тогда как уровень контингентной реальности является событийным, т. е. сферой контингентных событий, постоянных перемен, возникновения и исчезновения, отрицательное вместилище также является точкой, в которой событие вмешивается (или включается) в формальную структуру. Место этого избыточного элемента можно распознать за счет дисбаланса между всеобщим и частым – вот самый известный пример, бессмертное деление человечества Кьеркегором (1843):
Какой-то остряк сказал, что все человечество можно подразделить на офицеров, служанок и трубочистов. Такое высказывание, на мой взгляд, не только остроумно, но и глубокомысленно; трудно придумать лучшее подразделение. Если классификация и не идеальна, не вполне исчерпывающа, то во всех отношениях предпочтительнее разграничение случайное – оно, по крайней мере, дает пищу фантазии
[21].
Верно, что включение в список «трубочиста» является частным добавлением, придающим особый окрас предстоящим элементам (их «настоящему значению» в конкретной исторической совокупности), но это не следует читать, как если бы «трубочист» означал толику здравого смысла, как в известном высказывании Генриха Гейне (современника Кьеркегора) о том, что превыше всего следует ценить «свободу, равенство и крабовый суп». «Крабовый суп» здесь означает все те маленькие радости, без которых мы становимся террористами (идейными, а то и самыми настоящими), следуя за абстрактной идеей и навязывая ее реальности без какого-либо учета конкретных обстоятельств. Следует подчеркнуть, что Кьеркегор здесь как раз не имеет в виду подобную «мудрость», а скорее наоборот – сам принцип, в своей абстракции, уже окрашен конкретностью крабового супа, т. е. конкретность поддерживает саму абстрактность принципа.
Избыточный элемент является дополнением к двум, к гармоничной паре, к инь и ян, к двум классам и т. д.: например: капиталист, рабочий и еврей или же элита, низший класс и сброд
[22]. (В триаде офицера, служанки и трубочиста последнего вполне можно воспринимать как Liebesstörer’а, «мешающего любви», у Фрейда – пошляка, прерывающего акт любви. Пойдем до конца и представим наипошлейший вариант: половой акт между офицером и служанкой, прерванный трубочистом, прочищающим «трубу» служанки своей щеткой в качестве запоздалой противозачаточной меры
[23].)
Избыток всеобщего над своими действительными частностями таким образом указывает на странный избыточный частный элемент, как в известном замечании Г. К. Честертона, предназначающемся «человеческому роду, к которому принадлежат столь многие из моих читателей», или как в высказывании известного футболиста после важного матча: «Я очень благодарен моим родителям, особенно папе и маме». Кто же тогда оставшийся третий родитель – ни мать, ни отец? Вальтер Беньямин затронул подобную тему в своем раннем эзотерическом эссе «О языке вообще и языке человека»
[24]: язык вообще не делится на множество видов – язык людей, животных, генетики и т. д. Есть только один язык – язык людей, и различие между языком в его всеобщности («как таковым») и действительной частности (язык, на котором говорят люди) вписано в язык людей, раскалывая его изнутри. Другими словами, даже если есть только один язык, нам следует делать различие между всеобщим (языком как таковым) и частным (человеческим языком) – язык является родом, состоящим из одного вида: самого себя как действительного частного языка. Здесь мы возвращаемся к понятию грехопадения: «человеческий язык» означает падение божественного «языка вообще», его осквернение грязью зависти, борьбой за власть и пошлостью. Легко понять, в каком смысле это падение событийно: в нем вечная структура божественного языка интегрируется в событийное течение человеческой истории.
Так мы приходим к теологии, а точнее, к теологической теме грехопадения. Как утверждал Сёрен Кьеркегор (1813–1855), датский теолог и философ, христианство является первой и единственной религией События: единственный доступ к Абсолюту (Богу) положен через наше принятие события вочеловечения Иисуса Христа как единичного исторического события. Именно поэтому Кьеркегор противопоставляет Христу Сократа: Сократ символизирует воспоминание, новое открытие высшей реальности идей, всегда уже бывших в нас, тогда как Христос приносит «благую весть» радикального разрыва. Это – событие как разрыв в обычном порядке вещей, как чудо «Христос воскрес». Тем не менее нам не следует относиться к воскрешению как к чему-то, случающемуся после смерти Христа, но как к оборотной стороне самой смерти – Христос живет как Святой Дух, как любовь, объединяющая сообщество верующих
[25]. Другими словами, «Христос воскрес» означает по сути то же самое, что и «Христос пал»: в других религиях человек отпадает от Бога (в грешную земную жизнь), только в христианстве падает сам Бог. Но как? Откуда? Единственно возможный ответ: из самого себя в свое собственное творение
[26].
