Австралийские этнографы сразу предупредили меня: за то столетие, что прошло с момента съемки, культуры коренных народов изменились — порой до неузнаваемости. К середине XX века алкоголь, бедность, болезни и вооруженные столкновения с «белыми» людьми поставили под угрозу существование почти каждого из 250 племен континента. Как и другие — бесчисленные — местные обычаи, насчитывавшие тысячелетнюю историю, уходили в прошлое и ритуалы, связанные с добычей охры. Некоторые шахты, места прежде священные, никто не посещал долгие годы. Многие из них разрушались естественным путем, о других забыли, третьи были присвоены горнодобывающими предприятиями.
Впрочем, одну из шахт миновала такая судьба. Я узнал, что семья ваджарри по фамилии Хэмлет держит лагерь на своей родовой земле, неподалеку от Уилги-Миа. Патриарх семьи, Колин Хэмлет, вырос в Уэлд-Рейндж; его воспитывали люди, которые помнили Западную Австралию до прихода европейцев, — современники горняков, изображенных на фото. Колина называли главным старейшиной ваджарри и «исконным владельцем» Уэлд-Рейндж. С точки зрения коренного населения, он мог говорить от имени всего местного сообщества: он был из числа их старейшин, мужчин и женщин, сохранивших традиционную связь с природой и прошедших инициацию согласно старинным обычаям. И таких становилось всё меньше.
Колин не общался со мной напрямую, предпочитая передавать информацию через нескольких проверенных этнографов и активистов. В своих посланиях он сообщал, что в последнее время сильно переживает за будущее древних традиций, поскольку горнодобывающий конгломерат Sinosteel Midwest недавно приобрел право на строительство шахты в Уэлд-Рейндж. Подобно тому как прежде горняки из коренного населения спускались в подземелье за бархатистой охрой, теперь за рудой, богатой железом, охотились шахтеры. Как представитель ваджарри, Колин много лет отчаянно боролся против передачи собственности на землю, но всё же уступил. Он понимал, что финансовое соглашение принесет пользу молодому поколению ваджарри, тем более что нынче этот народ переживал не лучшие времена. На переговорах он объявил, что ни одна буровая машина Sinosteel не должна находиться рядом с Уилги-Миа. Это требование было удовлетворено; прошло несколько лет, и разработка месторождения еще не началась, но было понятно, что скоро в Уэлд-Рейндж с шумом въедет техника. Как я и подозревал, именно чтобы сохранить какую-то память о прошлом, Колин всё же пригласил меня на свою родовую землю — посетить лагерь и священную шахту, место, куда редко допускали «белых» людей. Традиции были живы в Уилги-Миа: время от времени, так же как их предки в течение тысяч лет, Хэмлеты спускались в шахту за охрой.
Колин Хэмлет из Уилги-Миа / Уэлд Рейндж; © Vanessa Hunter / Newspix
ВЫЕХАВ ИЗ ПЕРТА
[43] на западном побережье, одиннадцать часов я продвигался в глубь континента, по огромной пустоши, которую австралийцы называют Земля Никогда. На Большой Северной автомагистрали, которая оказалась узкой двухполосной дорогой, я, сжимая руль, обгонял по встречной полосе одну фуру за другой. По обеим сторонам дороги разворачивался бескрайний марсианский пейзаж. Каждые несколько часов, чтобы отвлечься, я останавливал машину и заходил в море сине-зеленого кустарника, где обнаруживал пепелища костров и следы от обуви. В небольшом городке Кью я ночевал в старом отеле «Королева Мерчисона»; в его комнатах тянуло холодом, а на заднем дворе хозяин держал коллекцию ретро-мотоциклов, старинный двухэтажный автобус и стеллаж, заставленный клетками с попугаями породы ара. Цвета их оперения, голубые и желтые, напоминающие о тропиках, смотрелись на фоне красных холмов как вымпелы дальних стран.
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, чуть только рассвело, я отправился в Уэлд-Рейндж. Лагерь Хэмлетов был запрятан в акациевой роще: группа из шести или семи трейлеров Winnebago, окутанная темно-вишневой пылью, что проникала здесь во все трещинки. В центре лагеря за столом под небольшим навесом сидел Колин. Его длинная серебристая борода покоилась на массивном животе. Он выглядел на свой возраст — тяжело дышал ртом, в котором не хватало зубов; глаза, пораженные глаукомой, тускло блестели, — но держался с достоинством: сидел в кресле подчеркнуто прямо и не сутулясь, скрестив мускулистые руки на груди. Чувствовалось, что перед тобой командир; рядом с ним можно было уловить жизненную силу, которая переполняла его. Соплеменники, говорил мне Колин, считали, что он легкоступ — колдун или шаман, — хотя сам старейшина заверил меня, что это не более чем глупый предрассудок. Члены семьи называли его Старик: «У Старика в газельке на переднем сиденье топор и винтовка». На коленях у него сидела пушистая белая собачка по имени Бэйби, которую он брал с собой повсюду.
Приветствуя меня, Колин задержал мою руку в своей лишь на долю секунды дольше, чем было необходимо, глядя мне прямо в глаза. Он будто хотел напомнить, что мое присутствие здесь, на земле его предков, — явление всё же необычное. Когда я рассказал одному коренному жителю, с которым познакомился в Перте, куда направляюсь, тот выпучил глаза от удивления. Он сказал мне, что шахта — место силы. «Будь настороже, приятель. Это дело серьезное». Этнографы, с которыми я здесь общался, посоветовали вести себя с осторожностью и почтением. Но вот прошло мгновение, Колин усмехнулся, а затем расхохотался — громко, раскатисто. «Посмотрите-ка на этого городского пацана, — восклицал он, давясь от смеха. — Заехал в нашу чертову глухомань!»
Вокруг стола сидела семья — все только что приехали с побережья, из небольшого городка Джералдтон, а некоторые — из города Маллева, расположенного по соседству. С момента последней совместной вылазки «на природу» прошло уже какое-то время, и, несмотря на призрак горнодобывающих компаний и предстоящий раздел их земли, общее настроение было радостным, по кругу передавали пиво и сигареты. Рядом с Колином сидела его жена Доун, круглолицая женщина с проницательным взглядом. Около них расположились два его сына: Карл, которого в семье почему-то звали Мутный, крупный, напыщенный, с усами как у морского льва, и Брендан, или Отшельник, щуплый, тихий и кудрявый, с большими темными глазами на красивом лице. Чуть поодаль устроилась ватага племянников и внуков, которым было в основном за двадцать. («Сборище остолопов», — отозвался о них Колин.) Я старался следить за ходом разговора, но, поскольку все тараторили и то и дело вставляли слова на ваджарри, большую часть сказанного мне не удалось ухватить. Я наблюдал за тем, как двое внуков Колина — Кенни и Гордон — перекидывали по кругу зажженную сигарету, ловили ее двумя пальцами, затягивались, перекидывали назад.
Вскоре я вернулся мыслями к Уилги-Миа и мондонгам. Колин, конечно, знал, зачем я приехал, но мне было неудобно заговорить об этом, будто неудачно заданный вопрос мог испортить ему настроение. Я уселся на стуле поудобнее и вытянул шею, пытаясь понять по разговору, скоро ли зайдет речь о шахте. «На той стороне рощи, — наконец сказал мне Колин, который, по всей видимости, наблюдал за мной. Он указал сигаретой на кусты за моей спиной. — Совсем скоро ты увидишь ее». Затем он расплылся в улыбке, но выражение лица каким-то образом переменилось: мне еще многое предстоит узнать, прежде чем мне будет разрешено спуститься в шахту. «Тут дорога старая, — сказал Колин, обводя рукой землю вокруг нас. — Местные давным-давно протоптали ее к старушке Уилги».
