Скульптура бизона из слоновой кости, 10 см, Музей доисторической эпохи Лез-Эзи
Пройдя совсем немного, мы пригнулись, чтобы миновать гребень сталактитов, но тут Андреас знаком велел нам остановиться. Он направил фонарь вниз, обнажив окаменелый отпечаток ступни. В мягкой почве четко вырисовывались каждый палец в отдельности, небольшой свод стопы, углубление, оставленное пяткой. Отпечаток был живым напоминанием о том, что мы и мадленцы, хоть нас и разделяют тысячелетия, физиологически одинаковы: телом, мозгом, нервной системой, способами проживания жизни.
По мере того как мы забирались всё дальше и дальше в Ле Тюк, я лучше понимал, насколько опасным было то же самое путешествие для мадленцев. Для подъема на крутой утес у нас была железная лестница, установленная Бегуэнами, а наши предшественники совершали тот же подъем, не имея таковой. Отпечаток стопы свидетельствовал, что не имели они и обуви, а отпечаток колена неподалеку — что не имели они и одежды.
Мы прошли чуть дальше, и Андреас осветил фонарем огромный отпечаток, оставленный в глине, — след лапы пещерного медведя. Находка, конечно, нас впечатлила, но, в сущности, оставила безучастными: пещерные медведи вымерли много тысяч лет назад. А вот мадленский человек жил с ними по соседству: при виде такого следа, оставленного в грязи, его сердце уходило в пятки.
Вскоре мы добрались до места, где в 1912 году Макс Бегуэн, разобрав естественный обвал сталактитов, открыл проход, ведущий в глубь пещеры. У «кошачьей тропы», как называли здесь этот проход, пещера резко сужалась, словно перетянутая ремнем, и превращалась в длинную, узкую и тесную расщелину, которую можно было преодолеть, только вытянувшись во весь рост ползком на животе. Мы остановились на минуту, пока четыре «новичка» (включая меня) осматривали проход. В прошлом, как мне рассказывали, некоторые дородные посетители были по понятным причинам вынуждены повернуть здесь назад. «Главное — дышите глубоко, — произнес Андреас. — Если станет страшно, ни в коем случае не поднимайтесь. Оставайтесь лежать».
Первым отправился граф: этот мужчина под восемьдесят на локтях пробирался через узкую, каменистую расщелину. («Такой переход — как полноценная тренировка», — скромно заметил он.) После того как за поворотом скрылись протекторные подошвы Юлии, полез и я. Проход был тесным и усеян небольшими сталактитами. Я полз по-пластунски, протаскивая себя вперед на локтях. Один из первых исследователей, посетивших пещеру немецкий этнограф д-р Роберт Кун, описал свой визит как «путь ползком через гроб». Эшлеман вспоминал, как ужасно «угасать, не трогаясь с места». Стены «кошачьей тропы» украшало «панно», изображающее группу фантасмагорических фигур — Бегуэны называли их «монстрами», — которые словно охраняли проход.
Выбравшись из тесноты, мы оказались в пещере с выростами кальцита, настолько чистыми и хрупкими, что казалось, будто здесь только что пронеслась ледяная буря, покрыв всё жемчужной наледью. Когда Луи Бегуэн и его братья впервые оказались здесь, в месте, где четырнадцать тысяч лет не ступала нога человека, от одного звука их голосов стеклоподобные сталактиты лопались и разлетались на куски вокруг них, а осколки со звоном падали на пол.
Мы миновали еще одну рощицу сталактитов, обогнули огромную колонну от пола до потолка, прошли немного в гору, потом снова спускались. Наше путешествие продолжалось уже два с половиной часа; все молчали, каждый был спокоен и отрешен, словно пребывал в трансе. Затем Андреас внезапно встал на колени посреди тропы и знаком приказал нам последовать его примеру. Он замер.
«А теперь прошу вас, — произнес он тихо и медленно, словно говоря с тусклой сцены, — выключить ваши светильники». Когда я понял, что сейчас произойдет, мое сердце заколотилось от волнения. Пещера погрузилась в темноту, мы все замолчали. Затем зажегся фонарь, и граф Бегуэн направил луч в темноту за нашими спинами. Как марионетки на одной нити, мы синхронно повернулись, следя за лучом, — и в эту минуту, все одновременно, остолбенели.
Это была небольшая пещера со сводчатым потолком, с плоским и голым полом: в центре, примерно в десяти футах от того места, где мы сидели на коленях, находился большой камень. К нему под небольшим углом были прислонены два глиняных бизона, светившиеся сейчас в мягком свете фонаря. Я услышал, как все мои спутники выдохнули в унисон. Я почувствовал, как напрягается всё мое тело, одно сухожилие за другим, как сжимаются мышцы, стягиваясь к плечам. Затем, внезапно, путы ослабли; внутри меня поднялась теплая волна: от сердца, через торс к плечам, потом она достигла головы, мое дыхание прервалось. И тут я разрыдался от восторга, по щекам покатились слезы.
Скульптуры бизонов из пещеры Ле Тюк д’Одубер; предоставлено Робером Бегуэном
Впереди стояла фигура самки бизона, чуть позади — фигура самца. Детальность изображения поражала: разлет рогов, крутой подъем горла, борода, спускающаяся каскадом, мягкая линия горба, провисающий живот, мощные и сутулые плечи. Казалось, мы вот-вот увидим, как сокращаются мышцы животных, а под кожей работают органы. Глина блестела, словно мастер только что окончил работу. Скульптуры выглядели точно живые; казалось, это куклы, и стоит только выключить свет, как они оживут и начнется прекрасный детский спектакль.
Следуя за графом Бегуэном, мы обошли скульптуры на четвереньках, двигаясь осторожным полукругом. Граф вполголоса начал рассказывать о бизонах подробнее; он говорил с таким тактом, как если бы представлял нас членам своей семьи. Сначала его речь была медленной, состоящей из простых фраз на французском, которые я понимал без труда; но по мере того, как он обращал наше внимание на детали скульптур, он говорил быстрее — и я вскоре потерял нить повествования и не смог слушать дальше. Я перестал приглядываться к скульптурам и уже не видел отдельных деталей, затем отошел немного в сторону. Голос графа звучал всё более отдаленно, и скоро мне почудилось, что в пещере я стою один, а единственный звук — это пульсирование крови в ушах.
Насколько я знал, Бегуэны вели livre d’or, гостевую книгу в кожаном переплете, в которую вот уже сотню лет посетители записывали благодарности семье и рассказы о своем путешествии и знакомстве с бизонами. Почти всех охватывало схожее забытье. Луи Бегуэн упоминал, что «застыл на месте и лишился дара речи». Маргарет Конки также рассказывала о чувстве оцепенения. Д-р Кун отмечал, что в глубине пещеры он испытал нечто вроде очищения. Поэт Клейтон Эшлеман писал: «В [пещере] Ле Тюк д’Одубер я услыхал внутри себя тихий шепот, заклинавший меня / уверовать в Бога». В гостевой книге в разных терминах и выражениях описывался один и тот же благоговейный трепет. Каждый посетитель пещеры ощутил mysterium tremendum et fascinans, «устрашающую и очаровывающую тайну»: так идентифицировал философ Рудольф Отто одно из основных качеств всего священного.
