Он отвел меня в кафе, где пожаловался на то, что все идет не так, как раньше; что прошли старые добрые времена, когда нельзя было оставить мобильный на столике в кафе без присмотра, чтобы его не украли. Я сказал Трою, что, на мой взгляд, «старые добрые времена» звучат ужасно, но он пояснил, что вместе с тем у джентрификации есть и побочные эффекты: постоянные проверки любых молодых людей, которые хотя бы чуть-чуть не похожи на одетых с иголочки хипстеров.
– По дороге в магазин или при возвращении домой из школы – весь день насмарку. Это отвратительно. Пересекать границы опасно.
Именно полицейский беспредел вынудил Троя присоединиться к 4chan, сказал он мне.
– Полицейские говорят: «Смотри-ка, что мы можем сделать с тобой на твоей же земле, – продолжила Мерседес. – Это не твое пространство. Оно наше, и мы позволяем тебе тут существовать». Люди общаются посредством Фейсбука, потому что где сейчас шататься в Нью-Йорке? Интернет – это наше пространство, и они пытаются им завладеть, но этого не будет, потому что это Интернет.
– И вы знаете куда больше о принципах его работы, чем они? – спросил я.
– Да пошли они в жопу, – сказала она. – Они идиоты. В определенный период времени в Массачусетсе если ты хоть что-то смыслил в медицине, тебя могли посчитать ведьмой и сжечь на костре. Людей, которые могут продвинуться дальше Фейсбука, не так много. Так что, если объяснить им, как работает роутер, ты уже станешь колдуном в их глазах. Темным магом. «Нужно навсегда их запереть, потому что мы понятия не имеем, как еще их остановить». Одной из причин, по которым все эти детишки вдруг стали экспертами по Интернету, является то, что у них больше нигде нет никакой власти. Квалифицированный труд потихоньку сворачивается. И они перебежали туда. А потом, черт возьми, рвануло.
Я спросил Мерседес насчет атаки на Жюстин. Она спросила:
– Сакко? Это та, из-за которой ребят уволили после шутки про донглы?
– Это Адрия Ричардс, – сказал я. – Жюстин Сакко – это дама с твитом про СПИД.
– Ну это Твиттер, – сказала она. – Твиттер не такой, как 4chan. Там мораль и ценности более постоянны. Адрия Ричардс попала под шквал критики, потому что из-за нее уволили парня – за шутку, которая даже не относилась ни к кому конкретно. Он никому не причинил вреда. Она ограничила его свободу слова, и Интернет ее за это покарал.
– А Жюстин Сакко? – спросил я.
– В Интернете довольно справедливо понимают, каково это – быть маленьким человеком, – сказала Мерседес. – Тем человеком, над которым богатые белые сволочи только шутят. Так что с Жюстин Сакко проблема в том, что она богатая белая женщина, которая пошутила над больными темнокожими людьми, которые вскоре умрут. Так что на несколько часов Жюстин Сакко смогла понять, что значит быть тем самым маленьким человеком, над которым все смеются. Унизить Жюстин Сакко означало унизить всех богатых белых людей, которые когда-либо избегали ответственности за расистские шутки, просто потому, что они могут. Она решила, что ее шутка про черных и СПИД смешная, потому что она понятия не имеет, что значит быть социально незащищенным темнокожим человеком или выяснить, что у тебя СПИД. – Она сделала паузу. – Некоторые виды преступлений разбирает только общественность. Это совершенно другой суд. И совершенно другие присяжные.
Я попросил Мерседес объяснить мне одну из величайших тайн современного шейминга – почему любая травля до такой степени мизогинистская. Никто не говорил о сексуальном насилии в отношении Джоны Лерера, но в случае с Жюстин и с Адрией угрозы изнасилования начали поступать моментально. И послания с 4chan оказались одними из самых неприятных.
– Да, это несколько радикально, – ответила Мерседес. – 4chan выбирает самое страшное, что может случиться с человеком, и призывает к тому, чтобы это случилось. Не думаю, что эту угрозу кто-то намеревался претворить в жизнь. И думаю, что большая часть говоривших об этом на самом деле подразумевала «уничтожение», нежели сексуальное насилие. – Она помолчала. – Но ведь 4chan стремится унизить цель, так ведь? И одно из самых серьезных унижений для женщины в нашей культуре – это изнасилование. Мы не говорим об изнасиловании мужчин, так что, думаю, большинству людей не придет в голову задуматься об этом в контексте унижения мужчины. В случае с мужчинами говорят об увольнении. В нашем обществе так принято, что у мужчины должна быть работа. И когда его увольняют, он теряет баллы за мужественность. Когда начался «донглгейт», она абсолютно бесцельно лишила мужчину работы. Она опозорила его маскулинность. И общество в ответ решило подорвать ее феминность.
* * *
Угрозы расправы и изнасилования в адрес Адрии не прекратились даже после того, как ее уволили.
– В ее случае все стало сильно хуже, – сказал мне Хэнк. – Ей пришлось исчезнуть на полгода. Вся ее жизнь оценивалась Интернетом. Для нее – вообще ничего хорошего.
– Вы виделись с того случая? – спросил я его.
– Нет, – ответил он.
С того дня прошло десять месяцев. У Хэнка было десять месяцев на то, чтобы его чувства улеглись и сформировалось какое-то складное мнение, так что я спросил его, что он теперь думает о ней.
– Думаю, что никто не заслуживает того, через что прошла она, – ответил он.
* * *
– Может, [Хэнк] это все начал, – сказала мне Адрия в кафе аэропорта Сан-Франциско. – Никто бы и не узнал, что его уволили, но потом он пожаловался. Возможно, он виноват в том, что пожаловался на свое увольнение. Возможно, он тайно сеял эту ненависть. Так?
Меня настолько ошарашило подобное предположение, что я ничего не сказал в защиту Хэнка. Но потом мне стало не по себе из-за того, что я за него не заступился. Так что я отправил ей письмо по электронной почте. Я рассказал ей то, что он сам сказал мне: что он отказался вступить в контакт со всеми блогерами и троллями, которые выражали свою поддержку. И добавил, что мне кажется, что у Хэнка было полное право публиковать тот пост на «Хакер ньюз», где сообщалось, что он уволен.
Адрия ответила, что счастлива узнать, что Хэнк «не принимал активного участия в продвижении своих интересов и организации рейдерских нападок», но она все равно считала его ответственным за случившееся. Это «его собственные действия привели к увольнению, и тем не менее он нашел способ обвинить во всем меня… Если бы у меня была супруга и двое детей, находящихся на моем попечении, я бы уж точно не “шутила” так, как сделал на конференции он. Хотя подождите-ка, у меня же есть сострадание, эмпатия, мораль и этика, которыми я руководствуюсь в повседневной жизни. Я часто задумываюсь над тем, как люди вроде Хэнка проживают свои жизни, не имея, по всей видимости, ни малейшего понятия о том, как “другие” живут в том же мире, но с куда меньшим количеством возможностей».
* * *
Я спросил Хэнка, заметил ли он изменения в своем поведении после того инцидента. Как преобразилась его жизнь?
– Сейчас я стараюсь немного дистанцироваться от разработчиц женского пола, – ответил он. – Я не такой дружелюбный. Шутки случаются, но более заурядные. Просто на всякий случай. Я не могу позволить себе еще один «донглгейт».
