– Вместе с виртуальным линчеванием приходит посягательство на поведение. Сама жизнь меняется.
– Это точно, – сказал я. – Линдси Стоун целый год чувствовала себя слишком «запятнанной» даже для похода в караоке.
А караоке – это то, чем ты занимаешься в одиночку, в помещении, полном друзей.
– Это не какая-то необычная реакция, – сказал Майкл. – Люди меняют телефонные номера. Перестают выходить из дома. Начинают заниматься с психотерапевтом. У них все признаки ПТСР. Это как жить при Штази. Мы формируем культуру, в которой людям кажется, что за ними постоянно следят, где люди боятся быть собой.
– Как АНБ
[57], – добавил я.
– Куда страшнее, чем АНБ, – сказал Майкл. – АНБ ищет террористов. Им не доставляет никакого психосексуального удовольствия позлорадствовать над тобой.
Я долго думал, как расценивать аналогию Майкла со Штази. Есть такая старая шутка в Интернете, что как только ты приравниваешь что-то к деяниям нацистов, тут же проигрываешь спор. Возможно, то же самое относилось и к Штази – тайной полиции ГДР времен холодной войны. В конце концов, они прокрадывались в дома подозреваемых врагов народа и опрыскивали их во сне радиоактивными веществами; идея заключалась в том, чтобы использовать радиацию вместо отслеживающего устройства. Агенты Штази неотступно следовали за этими людьми в толпе, направляя на них счетчик Гейгера. Многие из тех, кого считали врагами государства, резко умирали от рака во времена существования Штази.
Но Штази не просто несла с собой физический ужас. Главной задачей организации было создать самую крупномасштабную разведывательную сеть за всю мировую историю. Изучение этого аспекта выглядело не так уж и неразумно – в том плане, что это могло подсказать нам что-то о работе нашей собственной разведывательной сети в социальных сетях.
В своей культовой книге «Штазиленд»
[58] Анна Фундер берет интервью у женщины по имени Джулия, которую однажды вызвали на допрос. Штази перехватила любовные письма, которые она и ее молодой человек с Запада писали друг другу. Они сидели за столом офицера в комнате для допросов.
Лежала стопка ее писем к итальянцу. Лежала стопка писем, адресованных ей. Этот человек знал все. Он знал, в какой момент у нее были сомнения. Он знал, какими сладкими речами она позволила себя успокоить. Он знал, как томился желанием ее итальянский бойфренд.
Анна Фундер, «Штазиленд», издательство «Гранта», 2003
Джулия сказала Анне Фундер, что тот инцидент ее «определенно травмировал психологически» – то, как офицер читал ее письма, сидя перед ней, вставляя свои комментарии. «Возможно, именно поэтому я так резко реагирую, когда мужчины пытаются со мной знакомиться. Я ощущаю их как очередное возможное вторжение в мое личное пространство».
Анна Фундер написала «Штазиленд» в 2003 году – через четырнадцать лет после закрытия Штази и за три года до появления Твиттера. Конечно, ни один озабоченный или выступающий за цензуру бюрократ не перехватывал сокровенные мысли Жюстин Сакко. Жюстин сама их твитнула, находясь под ложным впечатлением – тем самым, под которым до недавнего времени находился и я, – что Твиттер – безопасное пространство, в котором можно делиться с незнакомцами правдой о себе. Идея с правдивостью проявила себя как провалившийся идеалистичный эксперимент.
Анна Фундер также нанесла визит экс-офицеру Штази, в чьи обязанности входила вербовка информаторов. Она хотела узнать, как – учитывая, что платили информаторам мало, нагрузка была невероятная, все больше и больше действий маркировалось как «вражеская деятельность» – ему удавалось убедить людей присоединиться.
«В большинстве своем люди сразу соглашались», – сказал он ей.
«Почему?»
«Некоторые работали за идею, – ответил он. – но я думаю, основной причиной становилось то, что информаторы ощущали себя значимыми, понимаете? Каждую неделю кто-то слушал их в течение нескольких часов, делая пометки. Они чувствовали, словно этим одерживают верх над другими людьми».
Меня поразило, как снисходительно сотрудник Штази рассуждает о своих информаторах. И сказать такое о пользователях Твиттера тоже было бы снисходительно. Соцсети дают право голоса людям, чьи голоса обычно заглушаются, его эгалитаризм – его величайшее качество. Но меня ошарашил отчет, найденный Анной Фундер; его автором был психолог Штази, чье задание было попытаться понять, почему организации удается привлекать такое количество заинтересованных информаторов. Вот его вывод: «Это стремление убедиться, что твой сосед поступает правильно».
* * *
В октябре 2014 года я в последний раз съездил к Линдси Стоун. Я не разговаривал ни с ней, ни с Фарухом уже четыре месяца – я не звонил им, они не звонили мне, – и учитывая, что они взялись за нее исключительно из-за меня, я потихоньку задумывался, не сошло ли все на нет в мое отсутствие.
– Господи, нет, – сказала Линдси. Мы сидели за ее кухонным столом. – Они звонят мне каждую неделю, неделю за неделей. Вы об этом не знали?
– Нет.
– Я думала, вы постоянно общаетесь.
Линдси достала телефон и пролистала бесчисленное количество писем от Фаруха. Зачитала вслух некоторые из постов для блога, написанные командой в ее стиле, о том, как важно пользоваться сейфом в отеле во время путешествий – «Будьте начеку, путешественники!» – и что во время поездки в Испанию нужно попробовать тапас.
Линдси присылали на одобрение все материалы, и, по ее словам, она завернула их лишь дважды. Это был текст о том, как она ждет выпуска нового джазового альбома Леди Гаги («Мне нравится Леди Гага, но я не то чтобы в восторге от ее джазового альбома»), и трибьют Диснейленду по случаю его пятидесятилетия: «С днем рождения, Диснейленд! Самое счастливое место на Земле!»
– «С днем рождения, Диснейленд!» – Линдси покраснела. – Я бы никогда… Ну, то есть, мне очень понравилось в Диснейленде…
– А кому нет, – сказал я.
– Но все равно… – Линдси замялась.
После того как мы оба посмеялись над текстом про «день рождения Диснейленда», мы оба осеклись и почувствовали себя неловко.
– Они так усердно работают, – сказала Линдси.
– Именно это они и должны делать, – ответил я.
– Ну да, – сказала Линдси. – Один из моих школьных друзей сказал: «Надеюсь, это все еще ты. Хочу, чтобы люди узнали, какая ты забавная». Но это так страшно. После всего, что случилось, то, что кажется мне смешным… Не хочу даже приближаться к этой черте, не то что пересекать ее. Так что я постоянно говорю: «Не знаю, Фарух, а ты как считаешь?»
– Вся эта история началась с того, что мою идентичность украл спам-бот, – сказал я. – Вашу личность уже дважды захватили незнакомые люди. На этот раз хотя бы все не так плохо.
