Валентин вытерся, натянул трусы и с полотенцем на плече пошел к себе под лестницу. Мужики, поддавшие уже и нарядные, шутили над Ильей Муромцем из Ангутихи. Из каких-то комнат доносился и браконьерский женский смех. Наберет сегодня комендантша духов, понимал Валя, вытягивая из форточки авоську с куском сала и бутылкой водки.
Стол себе на ящике, на газетке накрыл, хлеба порезал, луковицу и сел на матрас, по-татарски скрестив ноги. Налил полстакана. Задумался. Почти год от Мишки ничего не было. Но не было и плохих вестей. Это ничего, вспоминал он собственные лагеря, могли и режим поменять, писем лишить, мало ли? Был бы только жив. Он кивнул кому-то, перекрестился, выпил неторопливо и с благодарностью и стал закусывать.
Ленинградский инженер Николай Михайлович Померанцев с неразлучным своим товарищем вологодским крестьянином Игнатом Кирьяновичем Климовым были званы на Новый год к литовцам – за ними пришел молчаливый Йонас. Звали и Сан Саныча, но тот остался в караванке.
Литовцы жили в бараке на краю Нового города. В шестнадцатиметровую комнату собралось человек двадцать, было тесно, от окна до двери тянулся стол, составленный из нескольких, под ним ползали дети, а совсем маленьких и блюда передавали по рукам. Йонас женился прошлой весной, его молодая жена качала на руках грудного. Выпивали очень вкусный самогон, сваренный по какому-то особому литовскому рецепту. Было весело, собирались сидеть до Нового года по вильнюсскому времени и именно на этот торжественный момент подать литовские картофельные колбаски «ведарай» – Повелас объяснял, что это такое и как вкусно. Но начали с игарского времени и подали нельму, запеченную в тесте. Померанцев с Климовым и Повеласом вспоминали их работу и сытую жизнь на «Полярном», пили здоровье Сан Саныча, Николь, арестованных Фролыча и Степановны.
Подошел Йонас:
– Давайте выпьем за всех, кто остался в этой ледяной земле. Неважно, русский он, или литовец, или кто-то еще. За тех, кто лежит в Дорофеевском, Агапитово, Сопкарге…
Выпили, не чокаясь.
– А сейчас за твою дочку! – Климов показал на свою пустую стопку. – Наливай. Люди жили, люди будут жить. Пока есть любовь, никакая дурная сила им не страшна!
В соседней комнате и коридоре начинались танцы. Молодежь, мешая русский, немецкий и литовский, спорила о пластинках. Поставили аргентинское танго.
В караванке никого не было. Сан Саныч лежал на своих нарах и читал «Речное и озерное судовождение». Читалось плохо. Его ставили на большой теплоход «Сергей Киров». Но сейчас он ни о чем не просил, на него просто пришел приказ. Он должен был отправиться в Дудинку, принять судно и готовить его к навигации 1953 года. Макаров простил его выходку в кабинете генерал-майора.
Если бы Белову предложили выбор, он отказался бы от «Кирова» и даже от профессии. Но выбора не было. Он был осужденный капитан и должен был ехать к новому месту службы.
Его неумное поведение у генерала обошлось страшно дорого. С конца ноября целый месяц от Николь не было ни одной весточки – ни писем, ни ответов на телеграммы. Он терялся: что с ними могло произойти? Они, конечно, могли быть там, в Лугавском, просто не отвечать по каким-то причинам… По каким? Концы не сходились… не мог же этот генерал и правда их отправить… Он ждал письма и уже вторую неделю оттягивал отъезд, но перед самым Новым годом его вызвали в милицию и потребовали, чтобы он ехал в Дудинку.
Без десяти двенадцать Сан Саныч вышел на улицу. Так они условились с Николь. Тучами затянуло все небо, ни звездочки не было. Сильный влажный ветер летел из тундры. Погромыхивал чем-то металлическим на стоявшем у берега буксире «Полярный». Гудел в растяжках. Сан Саныч представлял Николь, что и она смотрит сейчас на небо. Не давало это никакой радости, о которой они мечтали, когда договаривались. Сан Саныч выбросил погасшую папиросу.
Серое небо, как сырое тесто, тяжело липло к лицу.
Хозяйка всхрапывала и бормотала что-то во сне. Как будто молилась. Николь, чутко спящая из-за детей, никак не могла привыкнуть, просыпалась, прислушивалась и не могла заснуть.
Их новой хозяйкой была худая и страшная, как баба Яга, пожилая казашка. Горбатая и одинокая, ничего у нее в жизни не осталось, кроме саманного домика и трех коз. Козы сейчас тоже вздыхали в сенцах за тонкой глиняной стеной.
В домике было холодно. Они втроем спали на полу, на кошме во всей одежде. Катя, засыпая жаловалась, что ей холодно, но потом спала крепко. Саша ночью кряхтел. Николь щупала их лица, носы были холодными. Сделать ничего нельзя было – глиняная печка почти не держала тепла. Глиняными же, смешанными с соломой и навозом были тонкие стены и потолок. На улице крепко морозило. Они спали, укрывшись тяжелой овчиной, и Николь все время было страшно за детей, особенно за Катю, которая, как большая, лежала с другой стороны от Саши. Николь боялась, что Катя задохнется под этим грязным и вонючим «одеялом».
Она выбралась из-под овчины, проверила детей, поднесла к окошку руку. На часиках, подарке Сан Саныча, было уже половина первого. Повязала платок и вышла на улицу. Под ногами хрустело, было тихо, только собаки побрехивали. Лунный свет давал четкую, узорчатую тень от большого и голого дерева, росшего во дворе.
Опять захотелось курить, но она только нахмурилась. Она больше месяца не курила, с Красноярска, как отправились по этапу. На стылом небе было полно звезд, она глянула на них, но не вспомнила о Сан Саныче. С решительным и трусливым внутренним волнением думала о дровах, которые вечером привезли соседи и не успели еще сложить. Надо было, неслышно отворив калитку, войти в их саманный дворик, взять немного, а потом так же тихо выйти. Николь выглянула на улицу, никого не было, прокралась к соседней калитке и взялась за щеколду.
Щеколда была крепко замотана кожаным ремешком…
76
Белов переехал в Дудинку и принял теплоход «Сергей Киров». Судно было размером с четыре «Полярных», даже страшновато становилось, когда представлял, как маневрирует этой длинной тяжелогруженой махиной. Он не понимал, почему Макаров доверил теплоход именно ему, было много куда более опытных капитанов, знавших Заполярье лучше капитана Белова. Первую неделю Сан Саныч обходил теплоход, осматривал. Угля не было, четыре больших трюма, современные лебедки. Непривычно много было и просторных жилых помещений, а каюта капитана состояла из двух комнат. В одну он мысленно ставил две детские кроватки и тоскливо закуривал.
Теплоход стоял вымороженный в Дудинском порту в районе лесозавода, внутри рабочей зоны для заключенных. Зона была огромная, окружена высокой колючкой. Внутри были подзоны, так же разгороженные колючей проволокой и со своими вахтами. Сан Санычу выписали пропуск, в нем были обозначены подзоны, куда ему запрещалось входить. В одной из них, недалеко от судна, работала бригада усиленного режима. На их вахте дежурили автоматчики с овчарками.
Все работы на «Сергее Кирове» выполняла бригада заключенных. Долбили лед, чистили снег, ремонтировали, подваривали корпус – люди были разных специальностей. Бригадир приводил их утром, когда пятнадцать, когда двадцать человек, и уводил вечером в лагерь.
