– Позвоните в больницу.
– Все телефоны отключены, всё контролируется, боятся, что отсюда уйдет информация, даже телеграмму не смог дать.
Богданов смотрел мрачно. Он тоже не знал, что с ними будет завтра.
Кошкин умер ночью. Лежал очень спокойный и скорбный, правая рука на сердце, словно благодарил кого-то.
Допросы шли днем и ночью, и теперь везли избитых. С переломанными ребрами, носами, отбитыми внутренностями. Раненых продолжали пытать. Однажды в палату вошли несколько офицеров, опять кого-то искали. Горчаков хотел выйти, но его остановил офицер и стал внимательно рассматривать. Это был тот краснорожий майор из автобуса, что велел отдать Горчакова «мясникам». Георгий Николаевич смотрел спокойно. Майор вспоминал, но, видно, не вспомнил и отпустил фельдшера.
Активных участников и руководителей восстания самолетами развозили по другим тюрьмам: в Красноярск, Иркутск, Магадан, Кенгир, Владимир. Там судили и давали новые срока.
Московские следователи пытались представить политическое восстание разгулом бандитствующих элементов, бунтом беспредельщиков против всех законов.
Но арестанты в показаниях стояли насмерть – все хорошо помнили свои требования именно законности. И справедливости.
87
Ася родила десятого августа. Девочку. В больнице, на которой начали разбирать крышу. Рожала две ночи, и обе эти ночи страшно выли собаки. Такого никогда не было. Она страдала от болей, от неизвестности, и еще эти плачущие собаки.
Ее выписали на следующий день. Она была страшно уставшая, они шли домой, присаживаясь на каждую лавочку. Ася с девочкой на руках.
– Почему они так воют? – морщилась Ася потрескавшимися губами.
– От голода, мам. Их в питомник свозят из лагерей, опять стрелять будут. Их не кормят… – Коля теперь был старожилом Ермаково и знал здесь все.
– Почему стрелять? – не понимала Ася.
– Я не знаю… Позавчера коров стреляли! На Енисее, ниже пекарни, и бросали в воду. Сказали, больные чем-то…
– Ты туда ходил? Я же просила… А кто их стрелял?
– Солдаты и зэки. Я сам не видел…
– Коля я тебя просила не называть так людей. Твой отец тоже зэк!
– Прости, мам… Мы будем отцу звонить?
Ася с удивлением глядела на сына.
– У тебя есть его номер?
– Нет, но он же с Богдановым, позвоню в центральную больницу, попрошу Виталия Григорьевича.
Ася задумалась, малышка зашевелилась в одеяле, Ася скинула покрывало.
– У меня еще нет молока… А если совсем не будет? – она с досадой потрогала себя за грудь.
– А так бывает?
– Бывает, пойдем.
– Давай, я понесу.
– Нет, я сама… Ну хорошо, возьми… – Ася вздохнула с трудной улыбкой. – Это же твоя сестра!
В это время невдалеке раздались выстрелы. Сразу много, стреляли короткими очередями из автоматов, раненые собаки завизжали совсем близко. Ася отдала было уже девочку, но взяла ее снова и, нагнувшись, словно прятала ребенка от воя, быстро пошла по дороге. Когда дошли до дома, все кончилось. Над Ермаково повисла необычная тишина. У калитки стояла соседка и тоже слушала. Поздоровались.
– Что собаки! – вздохнула соседка. – Людей бросают, не нужны стали, мужик четыре года горбатился, то вахтером, то в надзирателях, а жилья так и не дали. Теперь – идите, куда хотите… – она еще послушала подозрительную тишину. – Что же, мальчик или девочка у тебя?
– Девочка.
– Как назвали?
– Не придумали еще…
– Чего же?
Ася пожала плечами.
Они вошли в их домик. Ася положила девочку на топчан и устало опустилась рядом. Коля осторожно откинул одеяло, разглядывая сестру:
– Ты хочешь, чтобы отец дал ей имя?
Ася молчала. Заострившееся лицо было сосредоточено, она напряженно думало о чем-то. Вопросов было слишком много.
Ночью Коля думал об отце и матери. Отец выглядел намного старше, рядом с ним она была, как дочь, но часто, и Коля это хорошо чувствовал, мать была намного сильнее. Хотя отец совсем не был слабым. Все было очень непросто, а иногда ему казалось, что меж ними почти ничего нет. То, что у его сестры не было имени, много о них говорило. Многие темы у них были запретными, как будто отношения только начинались и они очень берегли их. Отец чувствовал себя виноватым за Севу. Мать тоже. Это была разная вина, но они не могли, не научились еще говорить об этом. Если об этом вообще можно говорить… Коля как-то спросил мать, не хочет ли она, если родится мальчик, назвать его Севой. Она недовольно закачала головой и подняла руку, прекращая разговор.
Коля не заговаривал об имени сестры. Видел, что мать ждет встречи с отцом. Коля не знал, как это может быть. Где? И будет ли эта встреча…
Прошло несколько дней, от Горчакова ничего не было. Тогда Коля сам пошел в школу, там еще работал телефон, позвонил главврачу центральной больницы Норильска. Хотел спросить хирурга Богданова, но нечаянно назвал фельдшера Горчакова. На том конце была женщина, она стала строго допытываться, кто звонит. Коля положил трубку.
Ася очень испугалась. Связь шла через коммутатор, их могли легко найти.
88
Сан Саныч остановился, недоверчиво обернувшись на провожатого.
– Тут, тут, заходи! У них нет собаки! – кивнул мужик уверенно и пошел дальше по пыльной улице с саманными заборами.
Двор был маленький, домик еще меньше. Три козы лежали в тени под старым тополем. Сан Саныч прикрыл за собой калитку и взял чемодан. В домике было тихо, он слышал, как стучит сердце и холодеют руки, поставил чемодан у порога, пригладил волосы и вытер пот. Солнце уже садилось, но было жарко, козы внимательно его разглядывали. Внутри раздался детский голос, и Сан Саныч, забыв про чемодан, толкнул дверь.
На него из полумрака комнаты смотрела Николь. Рядом были дети, но он не видел их, видел только испуганные любимые глаза.
– Саша! – она сказала так тихо, что только по губам было понятно. Она сидела на кошме, по-казахски скрестив под собой ноги.
Они вместе потянулись навстречу, он схватил ее, заревел мальчик и тоже пополз к матери. Потом заплакала Катя и стала отрывать от матери руки отца.
– Саша, Саша, – шептала Николь, вцепившись в его спину, – ты приехал! Ну что вы ревете, это ваш отец! Ваш отец, ну?! – она прижала к себе Сан Саныча младшего.
Катя обнимала мать за отвоеванное плечо, хлюпала носом и сердито отталкивала отца.
Старуха-казашка с лицом бабы-яги месила тесто за низким столиком и спокойно смотрела на них. Головой покачивала в такт работе рук. Потом поднялась и заковыляла на улицу.
89
Им удалось сесть на паром «Заполярный». Огромное двухэтажное судно должно было перевозить через Енисей железнодорожные составы в Ермаково. На широких палубах народу было немного, лежали разобранные дома, рельсы, шпалы, семафоры и железнодорожные стрелки. Судно загудело грубо, пугая ворон, чаек и тощих собак, и стало разворачиваться вниз по течению.
