И вот почему: слишком многие просто не могут понять, что если В лучше, чем С, то А может быть еще лучше, чем В. Они предпочитают понятия «хороший» и «плохой», а не «хороший», «лучший» и «самый лучший» или «плохой», «худший» и «самый худший». Они хотят знать, считаете ли вы патриотизм хорошим качеством. Вы отвечаете, что, конечно, патриотизм – качество хорошее, гораздо лучше, чем эгоизм, но всеобщая братская любовь – выше патриотизма, и если они вступают в конфликт, то предпочесть надо братскую любовь. Казалось бы, вы дали полный ответ, но ваши оппоненты видят в нем лишь желание увильнуть. Они спрашивают, что вы думаете о дуэли. Вы отвечаете, что простить человеку оскорбление гораздо лучше, чем сражаться с ним. Однако даже дуэль лучше, чем ненависть на всю жизнь, которая проявляется в тайных попытках унизить человека и всячески повредить ему. Если вы это скажете, от вас отойдут, жалуясь, что вы не хотите ответить прямо. Я очень надеюсь, что никто из читателей не отнесется так к тому, о чем я собираюсь говорить.
Влюбленность – просто дивное состояние, и во многом – полезное. Она помогает нам стать великодушными и мужественными, раскрывает перед нами не только красоту любимого существа, но и красоту, разлитую в мире, и, наконец, контролирует (особенно вначале) наши животные половые инстинкты. В этом смысле любовь – великая победа над похотью. Никто, будучи в здравом уме, не станет отрицать, что влюбленность лучше обычной чувственности или холодной самовлюбленности. Но, как я сказал прежде, опаснее всего следовать какому-то из импульсов нашей природы любой ценой, ни перед чем не останавливаясь. Быть влюбленным – хорошо, но не самое лучшее.
Многое меркнет перед влюбленностью; но кое-что выше ее. Вы не можете класть это чувство в основание всей своей жизни. Да, оно благородно, но это всего лишь чувство, и нельзя рассчитывать, что оно с одинаковой силой будет длиться всю жизнь. Знание, принципы, привычки могут быть долговечны; чувство приходит и уходит. И в самом деле, что бы ни говорили, влюбленность преходяща. Да и то сказать, если бы люди пятьдесят лет испытывали друг к другу точно то же, что в день перед свадьбой, жизнь их была бы не слишком завидной. Кто вынесет постоянное возбуждение и пять лет? Что стало бы с нашей работой, аппетитом, сном, с нашими дружескими связями? Но конец влюбленности, конечно, – не конец любви; а любовь – именно любовь, не влюбленность – не просто чувство. Это глубокий союз, поддерживаемый волей, укрепляемый привычкой. Укрепляется она (в христианском браке) и благодатью, о которой просят и которую получают от Бога и муж, и жена. Поэтому они могут любить друг друга даже тогда, когда друг другом недовольны (любите же вы себя, когда недовольны собой). Они могут сохранить любовь и тогда, когда каждый из них влюбился бы в кого-нибудь еще, если бы себе позволил. Влюбленность в самом начале побудила их дать обещание верности. Вторая, более спокойная любовь дает им силы хранить это обещание. Именно на такой любви работает мотор брака. Влюбленность была только вспышкой для запуска. Если вы со мной не согласны, то, конечно, скажете: «Он ничего об этом не знает, потому что сам не женат». Очень возможно, что вы правы. Но прежде чем вы это скажете, убедитесь, пожалуйста, что судите по личному опыту или по жизни своих друзей. Не судите на основании романов и фильмов! Надо очень много терпения и умения, чтобы выделить те уроки, которые нам действительно преподаны жизнью.
Из книг люди нередко получают представление, будто влюбленность может длиться всю жизнь, если вы не ошиблись при выборе. Отсюда вывод: если этого нет, значит, ты ошибся, надо сменить партнера. Те, кто так думает, не понимают, что и восторг новой любви постепенно угаснет. Ведь и в этой форме жизни, как и в любой другой, возбуждение приходит вначале, но не остается навсегда. То возбуждение, которое испытывает мальчишка при первой мысли о полете, уляжется, когда он придет в авиацию и начнет учиться. Восторг, который теснит вам душу, когда вы впервые попадаете в прекрасное место, постепенно гаснет, если вы там поселитесь. Значит ли это, что лучше не учиться летать и не переселяться в красивые места? Нет. В обоих случаях, пройдя через первую фазу, вы почувствуете, как первоначальное возбуждение сменяется спокойным и постоянным интересом. Более того (я едва нахожу слова, чтобы выразить, какое значение этому придаю), только те, кто готов примириться с потерей трепета и довольствоваться трезвым интересом, способны обрести новые радости. Человек, который научился летать и стал хорошим пилотом, слышит музыку сфер. Человек, который поселился в прекрасном месте, радуется, насаждая в нем сад.
Я думаю, Христос имел в виду и это, когда сказал, что ничто не может жить, пока не умрет
[59]. Не пытайтесь удерживать удовольствие, питаемое возбуждением, это опасная ошибка. Дайте возбуждению пройти, дайте ему умереть, переживите это и перейдите к спокойной заинтересованности, к счастью. Сделайте так – и вы увидите, что все время живете в мире новых радостей. Если же вы попытаетесь искусственно включить восторги в свое повседневное меню, то обнаружите, как они слабеют, все реже посещая вас; и вот уже вы доживаете жизнь преждевременно состарившимся, утратившим иллюзии человеком, которому все наскучило. Именно из-за того, что очень немногие это понимают, вокруг столько людей, ворчащих, что юность прошла впустую. Нередко они сетуют на ушедшую юность в таком возрасте, когда перед ними еще должны открываться новые горизонты. Гораздо интереснее научиться плавать, чем бесконечно (и безнадежно) возвращать чувство, которое вы испытали, когда впервые надели ласты.
Очень часто в романах и пьесах вы находите мысль, будто влюбленности невозможно противиться. Она поражает вас, как, к примеру, корь. Некоторые в это верят и, хотя женаты, срывают предохранитель с чувств при встрече с привлекательной женщиной. Однако я склонен думать, что в жизни такие непреодолимые страсти посещают нас (во всяком случае – взрослых людей) гораздо реже, чем в книгах. Когда мы встречаем человека красивого, умного, привлекательного, мы в каком-то смысле должны полюбить его прекрасные качества, должны восхищаться ими. Но не от нас ли зависит, перерастет ли восхищение в то, что мы зовем влюбленностью? Конечно, если мы напичканы романтическими сюжетами и любовными песнями, да еще и выпили, то способны превратить любое восхищение во влюбленность. Если вдоль тропинки вырыта канава, дождевая вода будет собираться в нее; если мы носим синие очки, все кажется синим. Словом, виноваты мы сами.
Прежде чем мы кончим говорить о разводах, я бы хотел разграничить две вещи, которые часто смешивают. Христианский принцип брака – это одно. Совсем другое – как далеко могут идти христиане, если они избиратели или члены парламента, стараясь привить свой взгляд на брак остальным членам общества? Очень многие считают, что если вы христианин, то должны затруднить развод для всех остальных. Я с этим не согласен. Я, например, возмутился бы, если бы мусульмане постарались запретить нам, остальным, вино. По-моему, церковь должна откровенно признать, что граждане Великобритании в большинстве своем не христиане и, следовательно, от них нельзя ожидать, чтобы они вели христианский образ жизни. Нужны два рода браков: один – регулируемый государством на основании законов, обязательных для всех граждан; другой – регулируемый церковью на основании тех законов, которые обязательны для всех ее членов. Различие должно быть очень четким, чтобы людям было ясно, какая пара вступает в брак по-христиански, а какая – нет.
