* * *
У заключенных в кандалы могли заковать лодыжки, запястья и шею, приковав их к деревянной балке (Феодор Студит. Письма 2, 58
[30]). Есть также свидетельства того, что для наказания использовались палки.
* * *
Димитрий Кидонис (XIV век) написал запоминающийся рассказ о той радости, которую испытывали заключенные после освобождения. В нем автор обращается к ним так: «Зловоние уступило место благоуханию деревьев и цветов, а оковы, которые не позволяли вам даже сесть, теперь что паутинки. И ныне вы можете не только ходить вдоволь, но и скакать, причем не только на ногах, но и на самых быстрых конях. Вспоминая о той пропасти, где вы были заключены, мы смеемся, глядя на равнины и вершины гор. Ничто вас не удерживает: то вы охотитесь, то упражняетесь или беседуете, ко всему приступая с удовольствием!» (Письма 224).
* * *
Римское и византийское законодательство предусматривало наказание в виде каторжных работ на рудниках. Отец Церкви Иоанн Златоуст говорит, что осужденные трудятся в темноте, закованные и без перерывов до самого вечера. Чтобы они не упали в расщелины и ямы, им дают светильник. Поскольку они не могут сами определить время, надзиратель дает громкий сигнал, извещающий о том, что настало время еды (Беседы на 1 Кор 23, PG 61, 196–197). Осужденные на рудники могли, с согласия правителя, быть переданы на поруки родственникам через десять лет, если они больше не могли работать по возрасту или по болезни (Василики 60, 51, 21).
Жестокие и необычные наказания
Константин Великий увеличил число преступлений, за которые полагалась смертная казнь, и ввел новые типы наказаний. Например, коррумпированным чиновникам могли отрубить руки: «Пусть отдернутся их хищные руки, пусть отдернутся, говорю я, ведь если не отдернутся, то будут отрублены мечом!» (Кодекс Феодосия 1, 16, 7). Если кормилица девушки помогает ее соблазнить, ей следует влить в рот и горло расплавленный свинец (9, 24, 1, 1).
* * *
«И что позорнее всего, существуют женщины столь жестокие и безжалостные, что порют [своих рабынь] так сильно, что рубцы не исчезают даже за целый день. Ведь они раздевают девушек догола и зовут для порки своих мужей, а часто и привязывают жертв к скамье… Ты обнажаешь рабыню и показываешь своему мужу?.. И еще больше подстрекаешь его и грозишь ее привязать, выбранив сперва несчастную тысячей оскорблений, называя ее фессалийской ведьмой, беглянкой, шлюхой?.. Должно ли происходить такое в домах христиан?» (Иоанн Златоуст. Беседы на Еф 15, 3–4, PG 62, 109–110).
* * *
Некоторые императоры любили выставлять отсеченные конечности преступников на всеобщее обозрение посреди ипподрома или по главным улицам Константинополя. Среди них были Фока (602–610) и Лев V (813–820) (Феофан Исповедник. Хронография 296; Иосиф Генесий. О царствовании императоров 1, 15).
Илл. 13.1. Император-иконоборец Феофил приказывает приложить раскаленное железо к рукам иконописца Лазаря; миниатюра Мадридского Скилицы
* * *
Адвокат навестил родителей умершего однокашника. Когда отец последнего начал горевать, приговаривая: «Дитя, ты обездолил меня!», а мать говорила: «Дитя, ты лишил меня зрения!», адвокат сказал своим товарищам: «Если он и вправду сделал такое, его следовало сжечь заживо» (Филогелос 69).
* * *
Два брата из Иерусалима, Феодор и Феофан, выступили против императора Феофила (829–842) в защиту иконопочитания. Чтобы наказать их, он вытатуировал на их лицах поэму в двенадцать строк, после чего они стали известны как братья Γραπτοί «Начертанные». Низкое качество стихов было частью наказания:
«Хотя желают все тот город посетить,
где Бога Слова стопы всечистейшие
стояли, чтоб вселенной крепкой стать,
явились эти в месте почитаемом —
сосуды злые заблужденья бесова.
Там, наконец, немало по неверию
позорных дел свершивши, нечестивые
оттуда были изгнаны отступники.
И в Город этот царский убежавшие,
все ж не расстались с беззаконной глупостью.
Оттоле надпись у злодеев на челе:
осуждены они и снова изгнаны».
(Псевдо-Симеон. Хроника 641; Иоанн Зонара. Хроника 3, 366)
* * *
Адмирал Никита Оорифа заживо содрал кожу с нескольких христиан-перебежчиков, которых захватил в плен после разгрома арабского флота около 873 года. Его логика заключалась в том, что он снимал с них только крещение, от которого они сами отказались, но не брал ничего, что принадлежало им. Других он сбрасывал с возвышений в чаны с кипящей смолой, давая им реальный опыт крещения страданием и тьмой, которые они избрали. Это вызвало немалый страх в умах тех, кто хотел напасть на ромейские земли (Продолжатель Феофана. 301).
* * *
Согласно апокрифической легенде, армянский царь Гагик II, вынужденный отречься от престола и жить в Каппадокии, разгневался на византийского митрополита Кесарии за то, что тот назвал своего пса Арменом, оскорбив тем самым всех армян. Однажды он объявил, что собирается погостить у митрополита, чему тот обрадовался. Во время трапезы царь попросил его показать своего пса, который, по слухам, был очень силен. Митрополиту было неловко звать его. «Позови его по имени, чтобы он пришел». Тогда митрополит позвал его, добавив, что назвал его Арменом, потому что тот силен, как воин (многие армяне служили в войске). «Это мы еще посмотрим», — сказал Гагик и приказал своим людям засунуть собаку и епископа в мешок. Весь остаток дня они били собаку палками, так что она набросилась на своего хозяина и разорвала его на куски, рыча и лая (Матфей Эдессский. Хроника 2, 43).
Илл. 13.2. Адмирал Оорифа наказывает арабских пленников; миниатюра Мадридского Скилицы
* * *
Согласно позднейшей легенде, император Юстиниан I (527–565) «испугался, как бы архитектор Великой Церкви, Игнатий, очень любимый всеми, не был провозглашен императором. Однако он не желал казнить его, как многие советовали ему, и тогда они нехотя обещали императору, что, убрав леса с построенной тем колонны Августеона, оставят там Игнатия умирать от голода, что и было сделано. Установив и закончив колонну с конной статуей императора, Игнатий понял, что его оставили там и опечалился; но, когда настал вечер, он нашел отличный выход из положения. У него в мешке нашлась веревочка длиной в пять локтей. Кроме того, он, достав нож, разрезал на мелкие кусочки свой гиматий, нижнюю рубашку, пояс и тюрбан, связал их, и попробовал, достает ли веревка донизу. В это время весь город спал, ибо была глубокая ночь. Увидев, что и жена его пришла с плачем и сетованиями, он крикнул ей: “обрывами меня оставили здесь умирать. Но ты пойди и потихоньку купи толстую веревку длиной с колонну и намажь ее смолой, и снова приходи посреди ночи”. Она все поняла, и на следующую ночь он спустил то, что у него было, жена привязала веревку, и он втащил ту наверх, привязал к ноге коня, и держась за нее, спустился невредимым. Он сделал так, чтобы веревка благодаря смоле прилипала к рукам, дабы не разбиться, соскользнув сразу, и дабы после спуска сжечь веревку. Потом, взяв жену и детей, он ночью бежал в Адрианополь, переодевшись монахом, и целых три года все говорили, что он умер на колонне. После этого он вернулся в Константинополь и жил там. Однажды, когда император шел с процессией в церковь Святых Апостолов, Игнатий встретил Юстиниана там и стал просить смилостивиться и не убивать его. Узнав Игнатия, император удивился, и весь синклит тоже. Юстиниан сделал вид, что не знал о случившемся с Игнатиеми, дав ему много даров, отпустил его с миром, сказав: “Видишь, если Господь хочет, чтобы человек остался жив, то и тысячи его не убьют”» (Сказание о Великой церкви 31).
