Он испытывал чувство неподдельного страха. Пожалуй, столь сильного страха он не испытывал ещё ни разу в жизни. Ему и раньше доводилось встречать юхти, но те встречи были мимолётны. Нечисть он либо слышал, либо видел издали неясные миражи во тьме. Теперь же он столкнулся с юхти лицом к лицу. Он считал, что только чудо избавило его сегодня от смерти. Близость более лёгкой поживы — туши суури — подвигла юхти отступить. Кабы не это, не видать ему сегодняшнего утра.
Кроме того, оставался не разрешимым вопрос: почему юхти спокойно разгуливали возле куваса и едва не проникли внутрь? Почему хёнки не смог его защитить? Или место такое? Может, это от того, что он забрёл ненароком в их логово, куда добрые силы не могут пробиться через магические препоны. Или он просто достиг границы, за которой силы, способные оберегать человека, попросту не действуют? Это случилось впервые с тех пор, как он покинул родовое становище. Не повторится ли это и впредь? В голову начали лезть мысли о Стране мёртвых — чертогах Туннело, где мёртвые тела непрестанно движутся в стылых водах, затянутые водоворотом на самое дно. Бледные, с отстающей кожей мертвецы.
К полудню он оставил взъём каменистого мыса и на всякий случай, стороной обойдя мёртвого суури, направился через болото. Он шёл по широкой дуге, забирая влево, где должна была находиться путеводная река. Правда, вскоре он вынужден был изменить направление, так как завидел впереди огромную лыву блестящей на солнце воды. Видимо, река в этом месте впадала в озеро, соединяясь с болотом, по которому он передвигался. Действительно, воды становилось больше, а вот твердой опоры для ног — меньше. Вёёниемин подался правее, а вскоре вынужден был и вовсе повернуть на восток, обходя длинный язык озера.
Он подходил к одному из многочисленных островков — груде замшелых округлых валунов с ютившимися на них несколькими кривенькими сосёнками, когда далеко позади раздался грозный звериный рык. Передёрнув плечами от пробежавших по лопаткам мурашек, охотник с облегчением подумал, что он правильно поступил, не став задерживаться на месте ночёвки. Он безошибочно определил, что к туше малого суури пожаловал пещерный лев.
Весь день его донимали страхи и недобрые предчувствия. В тенях среди растущих на островах деревьев ему мерещились горящие мертвенным блеском глаза юхти, в завываниях ветра слышался их безумный хохот. Но самым страшным было осознание того, что впереди его ждёт ночь. И это неминуемо. Душу охватывал леденящий ужас от мысли, что ночью может повториться то же, что произошло накануне. И даже, если и на этот раз ему удастся отогнать нечисть, кто поручится, что это удастся ему потом? Рано или поздно, если хёнки будет всё так же немощен, юхти добьются своего. Разве может человек, не ноий, а простой охотник, отбить натиск ночных тварей?
А вокруг ширилась, не думая отступать, зыбкая водяная хлябь. Ноги чавкали в чёрной жиже, проваливались меж взлохмаченных кочек, разгоняли пузырящуюся зелёную тину. На ветру покачивался и шелестел заскорузлыми листьями прошлогодний рогоз, помахивая тяжёлыми, сыплющими пухом маковками. Тревожный клёкот коршуна долетал из-под курчавых облаков.
Два дня, проведённых в тайко-сья, пролетели незаметно. Окружённые ненавязчивой заботой радушного смотрителя святилища, стремящегося всюду угодить и взявшего на себя заботу прокорма своих невольных гостей, Пойкко и Каукиварри наслаждались отдыхом, не заботя себя ничем. Добрый и внимательный старик делал всё возможное, чтобы они ни в чём не испытывали нужды. Еды было в изобилии, в бурдюках всегда плескалась свежая вода. Вечером тянулись завлекательные беседы, а Тыйхи умел рассказывать! Он знал целую кучу всяких историй, забавных и страшных, преданий о прошлом и сегодняшних охотничьих былей. Каждое утро и на ночь он осматривал рану на ноге Каукивари, прикладывал травы и лечебные снадобья, которые изготовлял сам. К исходу второго дня исавори почувствовал себя намного лучше: края раны закрылись, завязавшись новой кожей, боли тоже почти прошли. На третий день наметили выход, несмотря на уговоры Тыйхи.
— Как-нибудь дотянем, — резко оборвал его Каукиварри, когда вечером они с Пойкко укладывали вещи в сумы.
Тыйхи как-то сразу подобрался весь, отодвинулся и больше уже не лез с уговорами. Видно понял, что Каукиварри переубедить не удастся. Но весёлости не утерял, не обиделся на грубость. Припомнил опять какую-то быль из своего детства, и они все вместе посмеялись.
Но предчувствие скорого расставания всё же наложило свой отпечаток. Через некоторое время они замолчали и устремили взоры в темнеющее небо, на котором зажглись первые звёзды.
Утром поднялись рано. Но едва ступив на пораненную ногу, исавори заохал и опустился на ложе, до скрипа сцепив зубы. Пойкко немедля позвал Тыйхи и тот, причовкав ногами по размокшей под мелким дождём земле, сразу подступил к Каукиварри. Быстро стянул обмотки, смахнул в сторону пучок разопревшей травы суссо и обнажил рану. Увиденное не обрадовало. Тихонько подступив и заглянув через плечо Тыйхи, Пойкко тоже нахмурился. За ночь рана вздулась, краснота разошлась по коже неровным пятном. Тыйхи почмокал губами, потрогал припухлость, а потом, не удосужившись даже предупредить Каукиварри, сильно надавил двумя руками. Исавори взвыл и отпрянул к стенке. Из раны вытек красно-жёлтый сгусток гноя. Тыйхи примирительно поднял руку.
— Надо бы ещё выдавить, — сказал он. — Можешь сам.
Каукиварри, облизнув побелевшие губы, мотнул головой. Тыйхи вновь склонился к нему. На этот раз исавори, готовый к боли, не издал ни звука; только желваки на его скулах задвигались, да взгляд померк, словно утренние звёзды.
— Ну и куда ж ты теперь пойдёшь? — спросил смотритель тайко-сья, отодвигаясь, когда на очищенную от гноя и хорошо промытую рану были вновь наложены свежие повязки. Каукиварри мрачно молчал. Пойкко опустился на пол.
Да, теперь спешить было некуда. Выход откладывался ещё на день, а то и больше.
Лес косматыми гривками и рукавами вдавался в зеленеющие просторы Таасан. Прямоствольные сосны и ели перемежались молодыми белобокими берёзками. На опушке деревья смотрелись особенно пышными. Не затенённые соседями, они широко расправили мохнатые ветви. Обширные влажные луговины по обоим берегам реки были осыпаны первыми цветами, белыми и нежно-жёлтыми. Наслаждаясь льющимся с неба теплом, в воздухе резвились и щебетали стайки разноголосых птиц. Скрываясь в могутных корнях старых исполинских сосен, пересвистывались юркие суслики. Тёмные воды реки, играя сполохами солнечных искр, мирно катили под прохладную сень густохвойного древостоя.
Вёёниемин тяжело брёл к деревьям, утирая наплывающий от жары пот со лба. Избрав местом отдыха выдавленные из земли окатанные валуны у подножия раздвоенной сосны, он повернул от реки, вдоль которой между кочек змеилась узкая звериная тропа, и пошёл по поднимающейся молодой траве, сбивая и приминая подснежники. Дойдя до камней, он опустил поклажу и распрямил спину. Мокрая куртка отстала о кожи и тёплый ветерок, всколыхнув не подвязанные полы, ласково освежил тело. Охотник устало опустился на мягкую поверхность замшелого валуна.
