Солнце, ослепительно сверкало в зените. Ещё можно было бы идти и идти, но Вёёниемин решил, что дальше не двинется. Не сегодня. Быть может, и не завтра. Ощущая накопившуюся за многие дни похода усталость, он остро нуждался в длительном отдыхе. А здесь было вполне подходящее место. Судя по обилию следов, при желании можно будет поохотиться. Река даст рыбу, а окрестные озерки, мимо которых он проходил утром, богаты различной птицей, вернувшейся после долгой зимовки на родину.
Немного отдохнув, он покрутил головою, выбирая место для постройки хижины. Пожал плечами, отвечая на собственные мысли. Чем тут не место, под сосной? Забираться в лес не хотелось: здесь было светлее и не так жутко, как под пологом чащи. И любого врага, будь-то юхти или земного хищника, видно издали.
Впрочем, в лес сходить ему все-таки пришлось, чтобы наломать и нарубить жерди для куваса. Когда хижина была готова, Вёёниемин подошёл к остатку древесного ствола, наискось торчащего из россыпи валунов позади раздвоенной сосны, и обошёл его со всех сторон. Руки чесались вырезать на нём намо, он даже потянулся к рукояти каменного топоpa, заткнутого за пояс. Однако внезапно пришедшее озарение заставило его изменить решение. Этот пень — в полтора человеческих роста — больше подходил для того, чтобы из него сделать куванпыл, а не царапать на нем лик хёнки. Пускай брат займётся этим куском дерева — подвёл он черту и вернулся к сосне. Не торопясь, нанёс на очищенный от коры луб намо и уселся в тени, лениво озирая окрестности.
Подобное тому, что произошло ночью возле туши суури, более не случилось. Хотя юхти всегда были рядом, они, тем не менее, не делали попыток напасть на него. Хёнки снова внушал им положенный трепет. Все последующие ночи прошли спокойно, хотя в первые две страх и ожидание беды не давали ему как следует уснуть. Он всё ждал повторного нападения, но оно так и не произошло. Через две ночи усталость взяла своё, и он заснул мертвецким сном и проспал до света, пока его не разбудил пробравшийся в хижину бурундук. Зверёк начал копаться у него под ухом, и Вёёниемин открыл глаза. С той ночи он спал спокойно, вновь уверовав в силу охранителя.
Он глядел вдаль, озирая пройденный путь. Таасан раскинулась здесь во всю ширь. На юг, восток и запад тянулась однообразная травянистая равнина с белыми пятнами сверкающих озёр, да тёмным ворсом крохотных островков елового скудолесья. Горы, всегда стоящие на восточной половине видимого пространства, теперь скрылись из виду. Уж несколько дней минуло с тех пор, как синие хребты скрылись за изломом земли. И именно тогда, как сразу почувствовал Вёёниемин, оборвалась последняя его связь с Вёёни и всем привычным миром. В сердце что-то оборвалось (должно быть, та нить, что притягивала его к родине) и больше уже не поправилось. И потом, даже спустя время, он по-прежнему ощущал некий вполне осязаемый заусенец глубоко в груди — словно камешек или бугорок, никак не дающий покоя.
А день всё набирал и набирал неукротимую, бьющую солнечными струями силу. Радостный игривый ветер пошумливал высоко в кронах, птичий свист и щебет густо заполняли настоянный на ароматах цветов и сочной молодой зелени воздух, в блеклой тени роились мириады безобидных, только что народившихся мошек, пищали мыши, свистели суслики и копошились в палой хвое полосатые бурундуки. И душа трепетала от окутывающей землю суеты и льющегося с прозрачного неба тепла, и всё естество подвигалось навстречу этому теплу и неспокойствию жизни, навстречу новой весне…
IV. Юхти атакуют
Пропустите, лес, пустыня:
Тапио, будь благосклонен,
Пропусти на горы мужа,
Дай пройти мне по болотам,
Чтоб поймать мою добычу,
Получить мою награду!
Калевала. Руна четырнадцатая
Лес дышал свежестью. Под ногами хрустел прихваченный морозцем палый почерневший лист. Сквозь поределые деревья сверху бил белёсый солнечный свет. Тонкий ледок на лужицах играл огневыми бликами. В отдалении неумолчно стрекотали кедровки.
Алмори и Атхо споро шагали, забирая вправо, куда их уводила тропа. Река Ёллуюн
[25] осталась поодаль, но это не слишком волновало братьев: тропа, минуя и срезая излучины и петли реки, всё равно вела нужном направлении. День ото дня они всё так же продвигались навстречу Стране Мрака и, похоже, пути этому сквозь дикие неприютные леса и болота не будет конца. Вёёниемин, прошедший здесь ещё летом, упорно вёл их всё дальше и дальше. Равнина, что простиралась к востоку, его словно бы и не привлекала, хотя где искать суури, кроме как на поросших разнотравьем лугах? Впрочем ходил, смотрел, искал, да видно не нашёл суури, раз продолжал движение на полночь. В конце концов, Вёёниемину виднее — ведь это он прокладывает новый путь для народа, ему и решать.
Сегодня ночью к ним опять прорывались огнеглазые юхти. Явились посреди ночи и начали грызться между собой из-за костей добытого Атхо оленя. Пробудившиеся охотники метали в разгулявшуюся нечисть стрелы и даже вроде бы попали, но выгнать юхти до наступления утра у них не получалось. Только рассвет прогнал визгливых, хохочущих существ со стоянки. Горбатые, с россыпью мелких подпалин на боках, они удалились в предутренних сумерках.
Ночное происшествие вновь заставило братьев призадуматься. В этой северной стране юхти совсем не боялись ни огня, ни охранителей, ни предков. Для них словно не существовало законов, которым следовали все иные существа, населяющие Средний мир. Началось это ещё раньше, на подходе к Ёллуола — стране лесов. Как-то вдруг число юхти пополнилось новыми собратьями, ещё более мерзкими, чем прежние. В одну из ночей, братья услышали чей-то смех и выбрались из куваса под холодный свет звёзд. В тот раз, правда, обладатели этого жуткого смеха так и не подошли к стоянке, и Алмори с Атхо успокоились — мало ли разных юхти коптят скверной этот необъятный мир? Но, как оказалось, успокоились они рано. Потеряв бдительность и всецело полагаясь на защиту хёнки, они едва не поплатились жизнями за свою беспечность. Пару ночей новые, хохочущие юхти не трогали их, присматривались, а на третью охотники были разбужены шумом и толкотнёй возле самого куваса. Кто-то лез прямиком в хижину, сотрясая свод над головой, в нескольких местах кто-то ещё скрёбся через стены, раскидывая лапник и шевеля шесты. Только опыт, охотничья привычка к присутствию постоянной опасности за плечами и сноровка помогли им дать решительный отпор наседающим со всех сторон тварям. Выпустив несколько стрел в темноту, стараясь при этом не угодить друг в друга и похватав копья, они выскочили из хижины и начали колошматить метавшуюся нечисть. Пробившись к светящемуся муравьиным кишением затухающих угольков кострищу, они оживили огонь и встали плечом к плечу, готовые снова вступить в бой. Но юхти уже не было, слышен был лишь удаляющийся их вой и неживой, не от сего мира, смех. И треск валежника в непроглядной чаще ельника.
Потом, пока они много дней шли под пологом леса, смеющиеся юхти куда-то исчезли. Стало опять спокойнее, ночи проходили тихо. Но когда лес поредел и придвинулся к самой реке, лентой змеясь вдоль её берегов, а справа и слева стала видна всхолмлённая равнина, опять началась неподобь, недолгая передышка окончилась.
