Окутанное клубами подсвеченного тумана, на краю утоптанной площадки лагеря, хоронясь в тени дерева, на котором горел в оранжевых бликах костра лик хёнки, стояло огромное двуногое существо. Оно переминалось на коротких ногах, а руки его толщиной с дерево свесились книзу. Грузное тело существа, так и не обретшее чёткости в зыбкой пелене тумана, тихо покачивалось. Горящие глаза его были устремлены прямо на братьев. Нежное дуновение ветерка доносило до охотников сильный звериный дух.
Алмори, не отрывая взгляда от грозного чудовища, нашарил рукой копьё и подался вперёд, осторожно вылезая из куваса. Существо шумно зафыркало, бока его стали усиленно вздуваться. Обоим охотникам показалось, что оно вот-вот бросится на них. Но чудовище продолжало стоять, словно дразня их тягостным ожиданием неминуемого. Алмори выпрямился и, выставив копьё, встал рядом с братом.
По вершинам елей пробежал ветер. Туман дрогнул и поплыл в лицо изготовившихся к бою охотников. Мохнатый силуэт под деревом хёнки расплылся и оторвался от земли, словно утратив вдруг телесную тяжесть. Следующая волна испарений рассеяла видение: всё заволокло густым маревом, сквозь которое лучился теряющий контуры жёлтый сгусток горящего костра.
Алмори и Атхо, придвинувшись друг к другу, всматривались в туман, ожидая нападения. Толстое древко копья подрагивало в стиснутых до боли пальцах Алмори. Оба шептали про себя слова охранительных молитв, уверенные, впрочем, в том, что исход предстоящего поединка предрешён: разве может человек одолеть противника, наделённого силой Тайко
[12]?
Мгновения тянулись, время словно остановилось, казалось, что они уже погружаются в вечность, вместе с окутавшим их туманом уносясь в чертоги небытия.
Между тем туман становился всё гуще и гуще: теперь уже трудно было разглядеть вытянутую руку. Самое время для стремительного нападения, тем более, свет костра, отгоняющего нечисть, померк.
Но время шло, а ожидаемой атаки так и не последовало. Лицо Атхо, до того искривлённое почти до неузнаваемости гримасой всепоглощающего страха, начало приобретать естественное выражение, только желваки на худых щеках ещё продолжали ходить вверх-вниз, выдавая внутренние переживания охотника. Алмори внешне казался непоколебимым: глаза его светились готовностью к схватке, которая должна была стать последней в его жизни, а на побледневшем лице читалась отчаянная решимость.
Снова набежал ветер. Его сильный порыв разорвал гущу туманного покрывала и разметал её по затаившейся чаще. По-прежнему весело металось пламя, всё так же безучастно взирал со своего места хёнки. Лес, как и прежде, был тёмен и молчалив. И странного существа — не то медведя, не то человека — нигде видно не было. И в наполненном свежим шумом раскачивающихся ветвей воздухе уже не чувствовалось присутствия Тайко.
— Похоже, не юхти кружили ночью вокруг куваса.
Братья стояли возле дерева с ликом хёнки и в утреннем, ещё тусклом свете разгорающейся зори разглядывали примятый мох у себя под ногами.
— Вот тут когти процарапали землю, — рассуждал Атхо, задумчиво накручивая пряди своей бороды на палец. — ОНО было большое и тяжёлое. Смотри — вмятины, где оно стояло, глубокие. А вот тут оно встало на четыре ноги и пошло в лес. И следы-то у него…
— Медвежьи, — кивнул Алмори.
Атхо распрямил спину и задумчиво посмотрел на брата.
— Звери, как и люди, ночами не ходят, — заметил Алмори. — Те, в ком заключена Тайко, могут менять свой облик как того пожелают. Так старики говорят.
Атхо закивал бородой, сам начав припоминать древние легенды, слышанные им в далёком детстве и навсегда оставившие след в его памяти. Да, действительно, часть древней Силы воплотилась в юхти, водяных и прочей нечисти. Даже люди, и те носят в себе толику Тайко. И звери, и птицы, и рыбы. Даже деревья и травы. Тайко присутствует во всём, что живо. Она вездесуща. Она ни злая, ни добрая. Всё зависит от того, кто ею обладает.
— Я думаю, — после долгого молчания вновь заговорил Атхо, — что это были не юхти. Они ходят скопом, а этот вроде был один. Думаю, это всё ж таки кто-то другой.
— Тогда кто? Медведь не мог, юхти — тоже. Кто ж тогда?
Атхо повернулся спиной к лесу и, продолжая теребить бороду, зашагал к потухшему, испускающему тонкую струйку дыма, костру. Алмори проводил его взглядом, пожал плечами и неспешно пошел вслед. Он давно привык к тому, что Атхо подчас бывает странен: обрывает разговор на полуслове и замолкает по своему разумению. И тогда до него не докричишься — отмахнётся только.
Атхо забрался в шалаш, отцепил подвешенных к шесту жареных окуней и вылез наружу. Одного сунул брату. Опустившись на одно из брёвен, начал есть, из-под нахмуренных бровей разглядывая свою вчерашнюю работу. Теперь, утром вытесанный с вечера куванпыл уже не казался таким уж безупречным. Почему-то в глаза бросались одни недостатки творения: там недотесал, там не поправил, а там и вовсе перестарался. Наверное, это от того, что ночь выдалась трудная. Ведь после того, как неведомое существо ушло (или рассеялось в воздухе), они больше не сомкнули глаз, ожидая его возвращения. К счастью, ждали напрасно — оно так и не появилось во второй раз. От того и видится всё каким-то мрачным — сказываются страх и усталость. Но переделывать всё равно не станешь, некогда — надо остальные куванпылы делать. Этот пускай таким остаётся.
Ещё ночью они решили, кто и чем займётся с наступлением утра. Поэтому, завершив скудную трапезу, Алмори захватил лук и стрелы и отправился на охоту, оставив брата вытёсывать новых идолов. Конечно, брёвен нужно бы принести ещё, да таскать их в одиночку не очень сподручно. Потому братья решили, что будет полезнее, если Атхо в отсутствие брата займётся куванпылами.
Когда мелькавшая сквозь деревья спина младшего брата окончательно скрылась от глаз, Атхо взялся за инструменты. Поначалу невесёлые навязчивые думы, возвращавшие его к событиям минувшей ночи, не давали ему сосредоточиться. Начал он несмело и через силу. Взявшись за долото и колотушку и смахнув пару стружек, он откладывал их, хватал топор, потом отбрасывал и его, снова тянулся за продолговатым кремнёвым теслом. Погрузившись в задумчивость, безо всякого смысла наглаживал пятернёй белёсый ствол, колупал ногтем какую-то зазубринку. Иной раз вставал, ходил вокруг брёвен, меряя шагами их длину. Садился, вставал, опять садился и начинал скоблить и врубаться в початый ствол. Но никак не мог вызвать перед внутренним взором образ первопредка. Его начали даже одолевать сомнения в том, что сегодня у него вообще что-нибудь получится — возможно, предки просто не хотят выходить в этот день из своего обиталища. Но постепенно лишние мысли отходили, прятались куда-то вглубь, становясь не такими скребущими, как сначала. Рука всё реже выпускала инструмент, щепа и стружки прикрыли моховую зелень возле оживающего бревна. Работа пошла. Вскоре Атхо всецело погрузился в неё, не замечая, как течёт время. Закончив выделывать первого куванпыл, едва переведя дух и встряхнувшись, он взялся за следующее бревно.
