Рам Дасс организовал проект «Умирание» и сам активно в нем участвовал (слово «активно» странно тут звучит, правда?). Вот как он описывает свой опыт: «Эта помощь заключалась в предоставлении ряда услуг — таких как помощь в исполнении последних желаний или выбор медицинских служб (я бы добавила — спасение от них). Но, помимо этих практических функций, наша основная работа заключалась в том, чтобы просто быть рядом с умирающими и стараться дать им то, в чем они нуждаются. В своих первых опытах, связанных с пребыванием у смертного одра, я просто сидел в больничной палате…» (тут я задумалась об «одре», именительный падеж знаете? А смысл? Ну, чуть позже узнаете, как это несовместимо — одр и больница). «…ужасаясь ненормальности отношения нашей культуры к смерти». Да уж. Жаль, что это теперь — нормальность. «Умирающий человек окружен ложью и лицемерием, лишен выразительной поддержки тех, кто мог бы его понять… Когда я входил в палату к умирающему, я видел, насколько собравшиеся у его койки люди погрязли в реакциях на свои страхи».
Умирающему тяжело, больно, страшно, и ему нужна поддержка в принятии смерти.
Но страх смерти — очень сильная штука. Поэтому в таких ситуациях всегда помогали либо специально подготовившиеся люди (такие, как Рам Дасс, юнгианские психологи, шаманы или монахи), либо ритуалы.
Вот я задумалась про «одр» и наткнулась в сети на интересный материал:
«…давайте рассмотрим похороны их односельчанина, умершего обычной смертью.
Во-первых, ему не позволят умирать на обычной кровати. Смерть на ней осквернит как ее, так и место, где она находится. Если такое произойдет, то кровать следует сжечь как нечистую, а самое место подвергнуть суровому очищению, прежде чем его займет другая кровать. В противном случае говорить о возможности удаления души умершего из этого дома вряд ли получится. Все, кто после этого решится спать на этой кровати, „поимеет“ весьма нежелательные „контакты“ с душой умершего. Так что в русских деревнях умирающего старались, по мере приближения к смерти, переложить на смертный одр. „Одр“ (от слова „драть, отдирать“) означает настил из сломанных, но не срубленных или спиленных деревьев. Такой метод изготовления смертного одра предполагал особую, неокультуренную природу создаваемого настила. Нахождение на нем, в некотором роде, облегчало умирающему возможность покинуть этот мир. Находясь на „одре“, он как бы „отрывался“ от окультуренного пространства, что позволяло ему умереть более легкой смертью.
Во-вторых, этому же правилу следовало и приготовление смертной одежды. Ткань отрезалась не ножницами, а камнем или пламенем свечи. В некоторых случаях просто отрывалась. Шить надо было с изнанки, „на руках“, левой рукой, „на живую нитку“, от себя, исключались узлы. Нельзя было готовить смертную одежду в праздничные дни. Часто ее просто не дошивали до конца».
Хочу обратить внимание — подготовка к смерти, пусть ритуальная, пусть объясняемая страхами перед «возвращением души»… Однако тщательная подготовка. И очень экологически чистая. Читаем дальше…
«Чаще всего этот „одр“ делали на санях, ибо у славян было принято, независимо от сезона, именно на санях, своего рода „земных кораблях“, отвозить умершего на кладбище.
(В древнерусском языке выражение „сидеть в санях“ зачастую означало — „быть одной ногой в могиле“, „ожидать смерти“.) В сани обычно запрягали старую и бесполезную в хозяйстве лошадь, которую после поездки на кладбище полагалось умертвить. Дабы через нее умерший не нашел бы обратного пути домой. Со временем понятие „одр“, как особое лежбище на санях, перекочевало на название самой лошади. И в современном русском языке „одр“ означает именно старую и бесполезную лошадь.
„Прошка лег под образа, да и выпучил глаза“ (русская пословица).
Но на санном „одре“ умирали не всегда. В ряде селений и местностей был „смертный одр“ и в избе. Он представлял собой особую „смертную“ лавку, которая (из-за особых своих качеств) всегда находилась в „нечистой“ части избы — в сенях, у печи или у порога. Когда у человека становились видны признаки оставления „этого“ света (округление глаз, убегание с его тела вшей, заострение или скашивание набок кончика носа, резкое посинение переносицы, неожиданно сильное „побеление“ верхней губы, дыхание сразу через две ноздри и пр.), его перекладывали на ту самую смертную лавку.
Кроме подобных случаев, лавка использовалась для целей лечебной магии, ночевки чужаков, обрядов отправления членов семьи „на чужбину“ и т. п. Последний обряд, несколько в измененном виде, сохранился… „Присесть на дорожку“… Смысловая подоплека данного обряда состоит в том, что отъезжающий как бы маскируется. С помощью магических процедур (нахождение на смертной скамье, неподвижность, молчание) он как бы временно умирал для „этого“ мира, что позволяло ему относительно безопасно выходить в „чужой“.
И вот крестьянин умирал. После трехдневных бдений над ним, практически безостановочного чтения молитв, родственники совершали обряд выноса покойного. Если это действие выполнялось правильно, то дух (призрак) умершего должен был проследовать за своим телом. Родственники же прилагали особые усилия, чтобы он не просто проследовал, но и „забыл“ место своего умирания» (П. П. Медведьев. «Зависшие» между мирами: самоубийство, эвтаназия, кровная месть).
Ну а если без страхов?
«Психологический механизм… можно назвать Искусством светлой смерти. Он подобен тому, как умирали русские старики, которые за день перед смертью, сходивши в баньку, надев чистую рубаху и улегшись под образами, требовали: „Зовите родных прощаться — завтра уходить буду!..“ Насколько я смог понять, умение умирать светло было одним из вершинных искусств жреческой науки, сохраненной скоморохами и офенями в Тропе» (А. Андреев. Мир Тропы).
В православии есть просьба о непостыдной смерти. Для меня это о достойном, спокойном уходе с вниманием и уважением к процессу. И о том, что и близкие люди справляются со страхом, стыдом и отвращением, неминуемо сопутствующими кончине.
Смерти очень много в старых сказках. Кусочек моей статьи про мифы и сказки:
«Дочь Маринка говорит: почему в сказках одни ужастики — всех съедают, убивают? Только „Репка“ позитивная. Смеюсь: ну да, там умолчали, что ее съели потом».
Было важно научить ребенка справляться со страхами, принять жизнь и смерть, с которой, живя среди природы, приходится встречаться постоянно. Кошки съедают мышек, и это не «Том и Джерри». Кот с удовольствием играет, отпускает, но это не весело и всегда кончается смертью. Коты еще любят приносить трупы в подарок хозяевам.
Я просыпаюсь утром (особенно в морозы) и иду проверять: все ли живы. Если кто-то из детей встал раньше меня, то это первый вопрос, который я задаю ему. Не знаю, смогу ли я пробиться через… и передать вам, как это удивительно прекрасно — радоваться каждое утро, что ты жив и живы близкие и другие существа рядом… Или расстраиваться от потери. Наверное, помягчена эту тему можно говорить о растениях…
Смерть (как и старость) — не хорошо и не плохо. Она есть, должна быть и должна быть признаваема. И в чем-то, пожалуй, даже привычна.
