И интересно, что обеспеченный — тот, кто, разбогатев, ушел куда-то в верхние покои, оторвался от печи — главной стихии дома. Большинство людей нынче — обеспеченны, и мне их жаль. Сама была, жила в бетонном спичечном коробке с батареями, знаю.
Очаг, камин, печь — делают дом домом, священный огонь — освящает храм. Остальное — квартиры — места временной дислокации солдат.
Последние годы Землю потряхивает, погода меняется, часто целые районы и города остаются по нескольку дней без электричества. Потому зимой я значительно больше волнуюсь за своих родных в бетонных городах, за друзей в коттеджах с разными электрогазокотлами, чем за тех, кто в своем доме с дровами.
Многие дети, да и взрослые, никогда не видели настоящей печки, не ели еды, в ней приготовленной, не знают, что такое развести огонь и согреться. В 2011 году нам пришлось выдержать целую войну с окружением убежденных, что самим печь класть нельзя, это делают только избранные специалисты, не раскрывающие секретов. Так, собственно, со всем важным у нас. Но тут было особенно обидно. Мы нашли друга, который был убежден, как и мы, что печь — центр и философия дома. И под его присмотром старший сын сложил печь. Не знаю, как объяснить тем, кто не понял, теперь он — мужчина, а дом — его. И наш, всех тех, кто таскал кирпичи, месил глину, стирал его рубашки и греется теплом.
И все же владеют печкой старик со старухой. Огонь как люди — нетерпелив, непоследователен, требует внимания и заботы, однако и отдает сторицей.
Старики умеют с ним ладить, должны уметь. Большой подарок, который старый человек может сделать себе и своей семье, — развести и поддерживать огонь.
Леонард Орр рекомендует для душевного и физического здоровья каждый день смотреть на огонь.
Во время написания этой книги много читала и думала про сыроедение. Дети мои пробовали по полгода (эффект, надо сказать, потрясающий). И вот в газете «Родовая Земля», где из месяца в месяц шли чудесные публикации о сыроедении, вдруг письмо — против. И оно мне понравилось, потому что отстаивало кипяток! Огонь — стихия, связанная с разумом. Не могу писать без горячего чая, хотя бы кипятка. Тогда соединилось, наконец. Отказаться полезно не от температурной обработки пищи, а от убивания ее обработкой. Разведите живой огонь и поджарьте на нем хоть луковицу, хоть кабачок — будет не вреднее сырого. А вот полуфабрикат, разогретый в СВЧ или на электроплите, — мертвый груз для желудка.
Старики могут установить с детьми и внуками новую форму оральной связи. Вкусненькое. Печеная картошка, хлеб, похлебка, травяной чай… Любая живая еда становится магией, символом, ритуалом…
Но дело-то ведь не в еде только. Вот, уж простите, опять «Фауст»:
МЕФИСТОФЕЛЬ
В земле, в воде, на воздухе свободном
Зародыши роятся и ростки
В сухом и влажном, теплом и холодном.
Не завладей я областью огня,
Местечка не нашлось бы для меня.
То есть огонь — стихия, в которой отрицается жизнь. Но рождается разум. Похоже, как появление живых клеток на планете было настолько чуждым образованием, что могло погубить ее, да, собственно, и было губительным для всего существовавшего тогда. Огонь — это возможность заглянуть за жизнь, потому так много мистического, и притягательного, и пугающего…
Хлебопечение
Хлеб — важная тема. По моему опыту и ощущениям, хлеб — это почти стихия. По крайней мере, он имеет огромный сакральный смысл и силу. Думаю, это как-то связано с тем, что в хлебе сосредоточена встреча земли, воды, воздуха и огня с человеком, и потому он весьма насыщен энергетически.
Вспоминается советское «счастливое детство». Хлеба было много, он был дешев, лежал во всех магазинах, на всех столах столовых, и он был одинаково невкусный. Удивительно невкусный, безвкусный. И при этом нам постоянно пытались внушить какое-то казавшееся неестественным уважение и почтение к нему. Мы заучивали поговорки вроде «Хлеб всему голова». Смотрели новости с отчетами о посевных и уборочных. Буквари были полны совсем чуждыми городским детям картинками с комбайнами и тракторами.
Потом, помню, уже в новом веке мне попался ироничный рассказ одной учительницы, которая дала московским первоклассникам диктант из старого советского учебника. Больше половины написали вместо «юннаты» — «еноты» и вместо «снопы» — «снобы». Причем многие дети могли объяснить, кто такой сноб, и не могли объяснить, что такое сноп.
Специализация и коллективизация надолго и накрепко оторвали меня и целые поколения от хлеба. Наши мамы и мы пекли кексы, торты, пироги… Помню свое детское недоумение, почему именно муке придается такая значимость? Ведь она — самый дешевый и доступный ингредиент. Куда как важнее, по мне, были яйца, масло и др.
Город сделал хлеб неважным, доступным, дешевым и невкусным.
Сейчас ситуация поменялась. Ее меняют маленькие хлебопекарни и точки выпечки и продажи восточных лепешек. Дети мои в какой-то момент «просекли», что после школы «классно» купить горячий мягкий батон или лаваш, разломить его с друзьями, и это выигрывает даже у чипсов и шоколадных батончиков. Это в городе.
В деревне, как и раньше, ждут машину с хлебом. Всегда свежим и без особых претензий, закупаются на неделю.
В 2007 году я поехала в Самарканд, и одной из целей поездки было выяснить секрет их лепешек. Когда меня пригласили там в гости, я зашла в магазин и спросила, что принято брать с собой? Мне посоветовали сладости и «обязательно хлеб». Я послушалась, хоть и сомневалась, потому как в гости шла именно на лепешки. Но была встречена одобрительно, как соблюдающая традиции. Мне объяснили: у нас так принято — идешь в гости, возьми хлеб. Хозяева же на стол кладут свой обязательно целый и свежий и с собой тоже дадут. Хлеб — главное на столе. Хлеб и чай. Так же как в другой традиции хлеб и вино… Потом я эту традицию и в России проверила. Принести свежий хлеб — лучше, чем конфеты, свой хлеб — особое уважение.
Так вот рецепт. Считается, что на каждой улице, а то и в каждом доме лепешки отличаются. При этом состав теста у всех один: мука, подсоленная вода, дрожжи. Никаких приправ. Вся суть рецепта в замесе (его часто делают мужчины), количестве «подходов», отдыхе теста. Ну, еще разница в печах-тандырах. А главное, наверное, — в настроении людей.
Любая хозяйка знает, что в плохом настроении лучше не готовить. Тесто же обладает максимальной чувствительностью.
В замечательной книге Салмана Рушди «Дети полуночи» настроения тетушек въедаются в вещи, которые они шьют, и в соусы, которые готовят. Описано ярко и доступно пониманию. Но тесто — особая история.
Бабушка замешивает его утром, когда все спят. Оно живое, теплое. Долго-долго месит его руками, и это подобно утренней медитации, молитве или пудже. Или вечером. Все уже легли, а «мне еще тесто на утро надо поставить». Потом квашня стоит в укромном теплом месте, и тесто живет, растет, впитывая воздух дома.
Тесто необычайно приятно для рук (особенно если вместо муки смазывать их растительным маслом) и для мыслей.
