Вот вам пример вхождения в вечность. Не одна Арина Родионовна сослужила добрую службу человечеству. Рассказы стариков могут помочь сформировать не только великолепный литературный стиль, но и «просто» взгляд на жизнь. Однако они никогда этой цели не преследуют.
Сказки сказывают, а истории рассказывают. Вслушайтесь: сказывают, рас-сказывают.
Один рассказал другому, тот следующему, и история исказилась до невероятного, но интересного и яркого. В историю вплетаются чувства разных рассказчиков и магия мира.
Сказки — более женское, мамино, бабушкино. Хотя на Востоке и невесты, и молодые жены мужьям сказки сказывали. Их начало звучит или подразумевает: «Слышала я, в одной стране жили-были…» Хотя тут, как в приготовлении пищи или одежды, профессионалов много и мужчин.
Истории предполагают достоверность, их рассказывают, как бы очищая правду от сказок. Обычно это истории семьи или рода. Истории о тех временах, когда кто-то был молод или мал. Эти истории имеют очень большой психологический заряд и смысл.
Все мы знаем, как важны и потому зачастую опасны родительские установки, закладываемые на подсознание. Семейные истории имеют не меньшую силу, но могут быть куда более полезными. Очень важно, чтобы и они не были занудно поучительными, чтобы в них не звучало фамусовское «учились бы, на старших глядя!».
Помните, кстати, эту историю из «Горе от ума»? «Покойник дядя» споткнулся и упал на царском приеме, чем неожиданно рассмешил всех, и высочайших особ в том числе. Положение его было ужасным, конфузным, но он ловко вывернулся, упав еще и еще, знатно всех повеселил и был за то отмечен лентами и чинами. Представим теперь, что эта же история была рассказана не в пылу яростного воспитательного «наезда», а в вечерней беседе за чашкой чая. Тогда дядя вполне может вызвать не презрение и протест, а умиление вплоть до гордости. Это уже может быть история не об унижении и подхалимстве, а о находчивости и самобытности. И молодой человек, вспомнив ее в трудную минуту, сможет найти свой оригинальный выход в тупиковой ситуации.
Хочется снова напомнить про «Медею» Людмилы Улицкой, про ее важную роль хранителя семейных историй. Уверена, что и в эпоху электронных хранилищ и соцсетей старуха, помнящая, кто как родился и женился, может быть полезной роду.
Дети любят истории о том, как папа или бабушка были маленькими. Для них в этом психологическая поддержка, то, что трудности их возраста, какими бы они ни были, — переживаемы. Важна не столько историческая достоверность, сколько яркость. Есть и другое. Ребенок (хотя почему только ребенок?) слышит истории о том, как люди одной с ним крови жили в некие далекие времена (например, когда не было компьютеров или даже электричества), и подспудно возникает ощущение рода, его продолжительности в обе стороны.
И все же — сказки. Написав несколько книг и кучу статей, я взялась за сказки и обнаружила, как это невероятно трудно. Однако освоить можно.
Интересно важное отличие восточных сказок от наших. В славянских сказках сюжет небогат, строится по нескольким определенным схемам, и повествование построено на долгих троекратных повторах и схожих ситуациях. И счастливый конец.
Китайские, например, сказки отличаются неожиданным сюжетом и развязкой. Индийские замысловато вплетают одну историю в другую непредсказуемо и так, что следить за сюжетами требует определенных усилий.
Думаю, тут дело в том, что у нас сказки традиционно рассказывали бабушки за вязанием или прядением, и они служили цели угомонить, успокоить детей после дневной беготни и усыпить. Это определяет их монотонность. Это фактически колыбельные.
Восточные сказки — это истории, служащие для развлечения. Думаете, Шахерезада смогла бы продержаться больше трех дней на наших «жили-были старик со старухой»? Уснул бы повелитель, выспался и казнил бы. Бабушкины сказки — для убаюкивания.
Типичный пример дедушкиных сказок — «Сказки дядюшки Римуса» Джоэля Харриса или сказки Корнея Чуковского. Они динамичны, лаконичны и с юмором. Дедушкины сказки зацепляют любопытство ребенка, чтобы сел и не мельтешил перед глазами, дослушал, не шелохнувшись, и убежал, как закончится, до следующего вечера. Истории про Братца Кролика и Братца Лиса — чудесные сказки. Хорошо выручают, если нет фантазии. И плюс чудесные инструкции-обрамления о том, как может вести себя старый рассказчик. То есть он может вести себя как хочет, очень свободно, естественно (он там все коржики поедает у пацана), только не суетливо. И чудесное: «Кто такая Тетушка Медоуз и девочки? — Ну, не важно, просто так говорится, Тетушка Медоуз и девочки». Итак, каждой сказке свое место, время и аудитория. Однако у каждого старика/старухи должен быть или навык быстрого сказко-сложения, либо запас сюжетов и готовность рассказывать. Могу лишь сказать, что сказка начинается неожиданно с названия, идеи, мысли, оброненной фразы, ситуации, часто с имени героя. И с определенного момента она начинает расти и двигаться сама. Но надо внимательно следить, чтобы она удержалась от расплывания или занудства.
Дети любят повторение. Они способны удивить готовностью слушать одну и ту же сказку десятки раз. Это загадка детской психики. И ее не обязательно разгадывать. Просто должны быть старики. Им это не трудно. Они же как раз жалуются, что глаза барахлят, память изменяет… Вот и пожалуйста! Выучить 12 подвигов Геракла или царя Салтана и рассказывать, рассказывать…
Были, былины, былички
Здесь надо хорошенько разобраться, почувствовать. Это ведь главное, может быть, в старости. Тот старик, который хоть изредка слышит: «расскажите, дедушка!», живет не зря.
Были, былины, былички — истории о том, что было, о прошлом, претендующие на соответствие реальности.
Быль из них — с самой большой претензией на реальность. Это рассказ о прошлом. Но о прошлом важном, значимом или красивом в своей трагичности или радости. «Расскажу тебе, дружок, одну быль. Жил когда-то в нашей деревне…» У Бажова — припоминаете?
Былина — это про героические подвиги или что-то другое значительное, это то, что претендует на место в истории. Соответственно, реальность там подается в рамке метафор и гипербол.
А вот былички — часть малого фольклора и бытовой магии. Это такие истории с претензией на правдивость, но без претензии на великость, героичность. «Вот хотите — верьте, хотите — нет, жила у нас вдова на краю села…» — и потом про домового, змея-любовника, детях, утонувших в болоте и приходящих по ночам, сбывающиеся гадания и т. п. Они больше женские (хотя и веселый старичок не прочь потешиться). Их, конечно, и дети у костра или в спальнях лагерей рассказывают (страшилки), но основные авторы — старики.
Обычно, берясь рассказать быль, повествователь обозначает свою ответственность за то, что его рассказ — «чистая правда». Но это для отвода глаз. Основная забота другая. Повествование должно быть гладким, плавным, и при этом захватывающим. Совсем не обязательна какая-то логика или последовательность.
Быль, быличка расширяют реальность. Приглашают к ее проживанию в разных масштабах и плоскостях. После нее страшно, но хочется пойти на болото или вызвать домового из-за печки. Они как бы о том, что прожил один человек, может, и другой, а может, еще интереснее… Они не подменяют приключения, а зовут к ним, хотя бы к допущению их. Грань тонкая, но важная.
