В ответ и из него полились слова.
«Дело в том, Джина, что порой это похоже на одно, порой на другое, а на самом деле – сочетание того и другого. Но вот что на самом деле важно, Джина: на самом деле важно, что я забрался внутрь, потому что девяносто процентов жизни ты где-то находишься и только десять процентов попадаешь куда-то вовремя, а тогда как раз настало время. И оно все еще длится, Джина. Еще длится. Но разве нужно тебе это объяснять?»
Нет, не обязательно. Но ей было приятно слушать эти слова. Она хотела их слышать.
«Не говори мне, кто мой враг, скажи, кто им не является».
«Хорошо, Джина, что работает – то и хорошо».
– Как, черт побери, ты отыскал меня?
– Это было не так уж трудно, – сказал Гейб. – После того, как я нащупал верные ассоциации.
* * *
Между этим мгновением и следующим время застыло.
– Господи, мы совпали, Людовик. Давай теперь двинемся дальше.
«Отсюда и дальше, куда угодно», – подумал он. Это ему под силу. Что еще оставалось?
Прогуляемся чуток.
Верно; и это тоже его прогулка, путь. Иди куда-нибудь. А что еще?
Перемена ради машин.
ЕЩЁ НАРКОТИКОВ.
Будь осторожен, глупость накапливается.
«И это верно, определенно», – озадаченно подумал Гейб. Определенно накапливается.
«И что? Парнишка сказал, все что угодно может пригодиться».
А как насчет проклятого слова на букву «с»? Сопричастности.
«Любовь моя, иногда кроме этого ничего другого и не остается. Помнишь?»
Иногда, Джина. Но не теперь.
* * *
– Ну ладно, – легкомысленно сказал Марк. – Ваша взяла на этот раз. Вы даже могли бы сказать, что мне не стоило и пытаться. Ничего, Джина. У меня в запасе еще миллион таких…
– …и не все они тебе известны.
Гейб уловил конец фразы, даже если Джина не расслышала. Внутри зажужжало, как вращающийся диск электропилы, дурное предчувствие. «Не смог заполучить ее наскоком, – подумал он, напряжение нарастало, он едва не впал в панику. – Теперь обязательно попытается добраться до нее через слабое звено, то есть через меня».
– Ну-ка прекрати, вертун, – серьезно сказала Марли, – лучше уж прямо нарисовать на лбу мишень и ждать на месте то, что приближается.
Они снова стояли, прижавшись к стене в темном коридоре. Но сам коридор несколько изменился, что-то в нем появилось знакомое.
– В том, что ты хороший работник, никто не сомневается.
– Вот тебе подсказка, вертун, – сказала Карита и толкнула его вперед.
Он сидел за столом в офисе Мэнни, от запаха жареной еды просто выворачивало.
– За этим я и застал тебя в прошлый раз, – сказал Мэнни. – За игрой с твоими подружками.
Гейб попытался посмотреть на Марли с Каритой, но шея не поворачивалась.
– Видишь ли, все вы пытаетесь делать одно и то же, склоняетесь к известному. – Мэнни наклонился вперед с притворным участием, от которого выворачивало еще сильнее, чем от тошнотворного запаха жаркого. – Вы настолько предсказуемы, что просто скучно просчитывать дерево решений для вас. Мы же не таковы. На этот раз никаких ловушек в полу, никаких падений с двадцатиэтажных зданий. Вязкое поле.
Гейб мог ощутить, как оно уже засасывает его, сидящего на стуле, будто зыбучий песок. Безотказное засасывающее вязкое поле, бесчисленное количество раз использованное в фильмах ужасов. Так же, как и превращение голографического проектора в режущий луч лазера, невозможное только в реальном мире.
На периферии сознания забрезжила какая-то мысль, или…
Мэнни поднялся, обошел стол и встал совсем рядом.
– И, хотя ты и не спрашивал, – да, это я. Мэнни Ривера. До некоторой степени.
До некоторой степени. Несмотря ни на что, Гейбу захотелось расхохотаться. Жалкий любитель аффектации, Мэнни Ривера и здесь был позером. Хотя вполне вероятно, что для Мэнни такое поведение было вроде дома родного. Любому, сумевшему выжить во чреве корпоративного чудовища, подобное существование могло показаться даже естественным.
– Я, – сказал Мэнни, – а не то жалкое создание из мяса и костей, которое ходило, разговаривало и играло негодяя на сцене твоей жизни. Так же как и ты, Гейб, – это не то мясо, что едва дышит теперь где-то в другой реальности. Ты оставил его там, чтобы попасть сюда, и оно дышит все реже и реже, верно? Медленно-медленно, но все же дышит. Или ты не можешь больше ощутить этого?
Засасывающее поле усилило свою тягу, и он лихорадочно задергался, пытаясь высвободиться, вернуть ощущение собственного тела и своей связанности с ним, потому что если это не удастся сделать, то возвращаться ему потом, когда все закончится, будет некуда.
Не могу припомнить, что чувствуешь, когда имеешь тело. Правда? Даже после всего, что было до сих пор? Ему захотелось закричать от безысходности, но кричать было нечем.
Ведь твоя жизнь вся в твоем сознании, не так ли? Во сне получается прекрасно, а вот когда просыпаешься – не очень. Прямо скажем, погано выходит. Хреново получается, как они выражаются в том мире, где в данный момент ты не живешь. Ты был прав, ты – действительно слабое звено. И добраться до тебя вовсе нетрудно. Просто посиди спокойно немножко, и тогда даже я смогу над тобой поработать, даже я смогу стать для тебя таким важным, что намертво скручу тебя по своему желанию, а ты и не пикнешь.
Не могу припомнить, что чувствуешь, когда имеешь тело. Ладно, но где же Марли, где Карита?
– Нет, вертун, с этим мы помочь тебе не можем, – извиняющимся тоном сказала Карита.
– Конечно, – согласилась Марли. – Если нет тела, то и виртукостюм надеть не на что.
Из последних сил он посмотрел вниз, на себя. Ни тела, ни виртукостюма, но знакомый барочный узор змеящихся линий и сенсоров с геометрически-четкими формами виднелся. Вытатуировался наконец окончательно.
Не могу припомнить, что чувствуешь, когда имеешь тело.
Великие люди сами оставляют свой след. На всех прочих следы остаются…
…видимые следы… видео-отметины…
Мэнни уже наклонился, чтобы забрать его, и тут, грозе подобное, прямо перед Гейбом возникло лицо Джины.
– Значит, не можешь припомнить? Что ж, любовничек, вот на что это похоже.
Щеку прошила невыносимая боль. Удар тела о ковер по сравнению с этим был куда слабее, но на сей раз он прочувствовал его каждой клеточкой: сначала крестцом, затем плечами и головой, пятки оторвались от пола, а потом ударились и отскочили еще пару раз. Лежа с закрытыми глазами, он ощутил, что его рот расплывается в улыбке.
