Нахмурившись, он повернулся к девушке и вздрогнул. Это была не Карита.
– Ты хоть помнишь, что с тобой происходило с того момента, как ты сюда зашел? – спросила его Джина. Немного подождала, потом ответила сама. – Не думаю.
«Внимание, – раздался голос Марли у него в голове. – Это не симуляция».
– Поздновато предупреждать меня об этом, – пробормотал он.
– Поздновато? – Джина безрадостно рассмеялась. – Да позднее, верно, и не бывает. – Глаза ее зияли двумя черными провалами, и Гейб понял, что Джина приняла еще большую дозу, чем он. – Теперь стало намного проще работать со звуком и видеорядом, поэтому теперь очень мало чего осталось реального. Мы изобрели более быстрый и верный способ реально получать нереальный опыт. Не понимаешь, о чем я говорю, да?
– Я даже не понимаю, о чем сам говорю, – честно признался он.
– Ладно, главное не опускаться ниже из той тупосферы, куда мы залетели. – В дверь просунулась видеокамера, медленно обвела всю комнату, снимая общий план, и снова исчезла. – Вот, видишь, – продолжила Джина. – У Вальжана договоренность – не со мной, – что все его вечеринки записываются и потом транслируются. Тут даже в туалет нельзя сходить, укрывшись от долбаных зрителей. И потом все это распространяется на чипах «Богатые и известные». Публика где-нибудь в Канзасе покупает их, вставляет в свои консоли с плоскими мониторами или видеошлемами – если такая штука у них в Канзасе водится, – и оказываются в самой гуще вечеринок, на которые в действительности у них нет ни малейшего шанса попасть. А знаешь, откуда ноги растут? Откуда взялась такая идея?
Гейб покачал головой. Что бы это ни было, отчего его так вело, теперь выдыхалось из организма, между пиками отмечались теперь явные провалы. Желудок словно жгло каленым железом.
– Когда-то существовали такие телешоу с танцующими ребятами, еще в древности, когда экраны были только необъемные и вообще даже черно-белые, когда на телевидении работало всего две-три компании на двух-трех каналах, которые можно было поймать в любом городе. Звучал какой-нибудь новый хит, ребята танцевали, а солист или группа делали вид, что исполняют эту песню, шевеля губами. Перед камерами было не больше сотни людей, но зато миллионы по всей стране танцевали вместе с ними, воображая, что они тоже находятся там.
– Угу, – вежливо согласился Гейб. Он попробовал представить себе картину, о которой она рассказывала, но смысла пока не улавливал.
– Позже музыка начала за что-то бороться, – продолжила она рассказ немного более спокойным тоном. – Идеи проникали в музыку, а музыка воплощала собою идеи. При выпуске новых альбомов исполнители заявляли: «Мой альбом направлен против того-то», – или: «Мой альбом – в поддержку того-то». Потом кому-то из исполнителей даже пришла светлая мысль на свои сверхприбыли кормить голодных. Ты, может, этого уже и не помнишь. Сейчас никто больше так не делает. Теперь они снимают голодных на видео и называют это то ли «нищее порно», то ли «трущобное порно», точно не помню. И вот, значит, у них выходили альбомы, которыми они боролись и за то, и за это, но в конечном итоге все они боролись друг против друга за место в старом добром хит-параде. Десятое место с особой отметкой, четвертое место… На самом деле все им было по барабану, совершенно по барабану. К примеру, говорили о некоем «мире во всем мире», а как устроен мир – даже себе не представляли, ни чуточки, витали себе где-то. Желали спасать этих проклятых китов, а сами даже не жили в реальном проклятом мире.
Она убрала дреды назад со своего высокого гладкого лба, таким резким и решительным движением запустив в них пятерню, что Гейб со страхом подумал: сейчас оторвет.
– Конечно, нельзя винить только их. Безумия вокруг всего этого хватало, даже еще до расстрела на стадионе во время концерта группы «Бегемот». Ты помнишь, или это было еще до тебя?
Гейб попытался вспомнить, но Джина уже махнула рукой.
– Неважно, возраст, собственно, тут ни при чем, это все забойно заснято на видео, нужно только настроиться на порно-канал катастроф. И увидишь, как похожий на Иисуса юнец в камуфляже одним движением руки лишает жизни тысячу ребятишек, и почувствуешь себя так, как будто ты был там. Хотя и прежде хватало психов с ружьями и ножами, у которых вместо мозгов плескалось дерьмо, как у того типа, застрелившего Леннона.
– Ленина? – озадаченно спросил Гейб.
– Собственно, с таким же успехом он мог застрелить собственный телевизор. Но, знаешь, все жалели певца. Помню, бабка рассказывала, что все жутко расстраивались, и даже через пятнадцать лет после смерти из его записей все еще делали фильмы, только отношение переменилось: вначале его хотели видеть, не желая верить в смерть, а потом уже неважно было, что с ним на самом деле произошло, главное, что можно было смотреть фильмы. Так сварганили симуляцию, долбаную симуляцию этого человека, даже начали устраивать симулированные интервью и получать симулированные ответы на симулированные вопросы, пока наследники не воспротивились и не запретили такую практику. – Она остановила на нем вопрошающий взгляд. – Ты понимаешь хоть единое слово из того, что я тебе говорю?
Гейб крепко задумался.
– Ну, насколько мне известно, права переходят в общий доступ через сто пятьдесят лет после смерти, если нет наследников. Но с наследниками временной предел уже другой, и требуется разрешение…
– Мне хочется, чтобы мы что-то значили в жизни, – сказала она. – Чтобы чертова музыка что-то значила, и люди тоже. Совершенно не желаю, чтобы рок-н-ролльное порно соседствовало с медицинским, военным, оружейным и кухонным порно – черт, со всем этим проклятым, долбаным видеопорно. – Она махнула рукой на голографическую проекцию; гитара снова горела. – Они позаботились зафиксировать его, чтобы продлить его жизнь. Им невдомек, что он и без того жил бы вечно, потому что песня рождалась в нем, шла от сердца, от настоящего чувства, поэтому и была истинной, настоящей. Мне хочется, чтобы музыка шла у людей изнутри, из самого их долбаного существа, чтобы она заставляла их чувствовать себя живыми, а не очередной группкой дергающихся дебилов на видео с высоким разрешением!
Она обхватила руками колени. Гейб коснулся ее плеча, желая предложить какую-то помощь и не имея ни малейшего представления, чем он может помочь.
– Вот почему я собираюсь сделать это, – сказала она после небольшой паузы.
– Что сделать? – спросил он.
– Перемену ради машин.
Он потер скулу в том месте, где она ударила его – теперь казалось, сотню лет назад.
Неожиданно она шлепнула его по ноге.
– И тут появляешься ты. – Она поднялась и протянула ему руку. – Пойдем. Прогуляемся чуток.
Он с опаской поглядел на протянутую руку.
– Не бойся, не буду тебя больше бить. То был несчастный случай, сколько еще раз повторять.
– Не в этом дело, – медленно проговорил он, не отрывая взгляда от ее руки. – А это… будет дальняя прогулка?
