Но никто не появился, и вот уже Марк лежит на узкой кушетке, а она рассматривает пучок тонких проводов, которые надо приложить к точкам ввода, четко выделяющимся и пока не успевшим зарасти волосами. Как и у нее.
После соединения первого проводника на мониторе появилось трехмерное изображение головы Марка с янтарно светящейся точкой ввода. При каждом следующем соединении число янтарных точек увеличивалось, будто зажигались звезды нового рукотворного созвездия. «Что-то ты сегодня до ушей переполнена поэзией, детка», – подумала она, переведя взгляд с монитора на лицо Марка: он лежал с закрытыми глазами, на губах – легкая улыбка, а из головы змеились тонкие провода. Ей вдруг захотелось наклониться к нему и поцеловать. Впервые за много-много месяцев. И, возможно, в последний раз.
Она какое-то время размышляла об этом, глядя на изображение мозга Марка на экране и рассеянно потирая ладони пустых рук. Вот лежит человек двадцать первого века, а, может, люди в двадцать первом веке не целуются. Типа, им больше это не нужно. В голове промелькнул образ озера и исчез. Да, здесь у нас есть кое-что более длительного действия, чем поцелуй.
Но ведь он подключен к машине, разве не так?
Она провела рукой по губам, будто стирая с них что-то, хотя этого не требовалось. Мимолетно возникшее желание уже пропало. Ну и ладно. Не особенно здорово кого-то целовать, когда он занимается любовью не с тобой.
Его рука зашарила в полутьме, ища ее. Она коснулась пальцев Марка. Тот ухватился за них, но Джина высвободила свою руку.
– Думаю, мне нужны для этого обе руки, – сказала она, хотя неизвестно, слышал ли он ее теперь. – Но ты знаешь, что я тут.
Рука Марка вернулась к нему на живот и там осталась спокойно лежать, глаз он не открыл.
Картинка на экране дернулась и сменилась нечетким изображением, в котором можно было угадать озеро под облачным небом в сумерках. В отдалении шли двое, но разглядеть их как следует не удалось, – все исчезло, и экран стал просто белым.
Возникла музыка, и от неожиданности Джина рассмеялась. Очень старая вещь, надо же – Лу Рид, «Детка с Кони-Айленд»; только они вдвоем, наверно, и узнали бы эту мелодию. Да, режиссер определенно сегодня настроился на ностальгическую волну.
Однако появился на экране вовсе не Кони-Айленд, сдвинутое местечко, где она бывала, но сегодняшний режиссер – нет. Вместо этого возникла видимая с низко расположенной точки зрения картинка ковра с большим увеличением; очень медленно картинка начала смещаться, замирая на секунду на сброшенной на пол рубашке, на ботинке, выпавшей из кармана мелочи. Затем в поле зрения попала не застеленная, смятая постель, и взгляд так же медленно, под музыку, заскользил по направлению к фигуре под простынями.
Джина заставила себя не отводить глаз, следя за тем, как проступают под складками очертания лежащего человека. Внезапное переключение – множество оборванных людей, собравшихся ночью на парковке, – после чего вновь заскользили складки простыней.
Джина сглотнула и потерла ладони, когда точка зрения сместилась вбок, и обнаружилось, что на постели лежат двое. Взгляд двинулся вдоль очертаний второй фигуры, затем снова – врезка ночной парковки, где теперь можно было различить лица людей, их невообразимые одеяния, резкие движения, похожие на танцевальные; потом опять кровать и лицо спящего Марка. Но теперь на нем не было умиротворения – изможденное, оно напоминало застывшую маску, немногим отличавшуюся от выражения ушедших туда, откуда уже нет возврата.
Невыносимо долго перемещался взгляд с лица Марка на ее собственное, задержавшись по пути на черноте дредов, контрастно оттенявшей бледность его лица, затем прорисовал контраст с ее темно-коричневой кожей и дал убедиться, что оба глаза у нее закрыты, но беспокойно движутся под веками.
Снова врезка сцены набега на парковке, теперь с поверхности земли: там какая-то буйная блондинка с развевающимися в пышных волосах разноцветными перьями манила их за собой в самую гущу танцующих. Потом к женщине присоединился широко улыбавшийся молодой парень с дредами до самого пояса и поднятыми на лоб откидными стеклами солнечных очков.
Опять кровать: теперь взгляд сосредоточился на соприкасающихся головах Марка и Джины, потом сместился на его лицо и показал, что и его глаза под веками двигаются. И снова ее лицо.
Врезка: центр огромной толпы людей, и точка наблюдения колеблется, притягиваемая яркими прожекторами. Поднявшись к ним, она начинает вращаться, все быстрее и быстрее, временами выхватывая из толпы отдельные лица, пока все вокруг не сливается в одну пеструю полосу, а взгляд не переключается резко снова на кровать.
Вниз по ее плечу и руке, укрытым простыней, и вдруг – тротуар Голливудского бульвара под жарящим солнцем, мимо проплывают вывески салонов «Стань кем хочешь» и видеосалонов; короткая остановка перед Китайским кинотеатром, где прохожие старательно примеряются к отпечаткам ступней на тротуаре и позируют перед фотокамерами. В кадр влетает молоденькая девушка в красном пакете для мусора, на котором красуются надписи крупными буквами: ОПАСНЫЕ ОТБРОСЫ, она машет кулаками и яростно шевелит губами. Взгляд отворачивается от нее, будто смотрящий человек уклоняется от ударов; еще несколько бродяг собрались посмотреть на потеху; количество любопытных лиц растет, растет, и одновременно они отдаляются, превращаясь в береговую гальку. Взгляд переносится вверх, к бело-серому небу, где в тенях облаков угадываются складки и изгибы простыней; постепенно все цвета растворяются в белизне, и музыка затихает.
На экране вновь появилось изображение мозга Марка с янтарными огоньками.
– Все, я закончил, – ясно произнес голос Марка в динамиках. – Вытащи провода, хорошо?
Он уже подал команду на отсоединение. Джина наклонилась и убрала провода от головы Марка. На какое-то время показалось, что он больше не двинется. Но Марк глубоко вздохнул и сел, широко улыбаясь ей.
– Ну как, вполне внятно, верно?
– Великолепно, – отозвалась она. – Если кому-нибудь интересно старье – я имею в виду и мелодию, и персонажей.
– Предполагается, как говорил Ударник, что мы будем слушать музыку современных групп, брать у них всякие их образы и картинки и компоновать, как нам вздумается. – Он поднял брови и подвигал ими. – Понимаешь, теперь мы настоящие синтезаторы. Настоящие искусники.
Джина молча посмотрела на него. На ее губах застыл вопрос: «Хочешь это обсудить?», – но она так ничего и не сказала.
– Хочешь попробовать? – спросил он.
– Здесь только один комплект оборудования.
– Мы принесем еще один. Из твоей комнаты.
– Там ничего такого не было, когда я проснулась.
– Думаю, сейчас есть. – Его взгляд был прям и ясен.
– Да? Тогда можно соединить их вместе.
– Правда? – Глаза его засияли. – Ты, правда, этого хочешь?
– Нет. – Сказав это, она прикусила щеку, чтобы не выдать свое вранье.
