Ощущение падения был столь реальным, что Сэм всем телом, от корней волос до кончиков пальцев, почувствовала его. Земля ринулась ей навстречу, из далекого неясного пятна выросла до угрожающих размеров смертоносной плоскости, – и все залила чернота. В этой черной пустоте вибрировала последняя низкая нота мощного аккорда, проникая в самую глубину ее существа, будто вновь собирая разлетевшиеся осколки.
Звук затих, в наступившей тишине Арт заговорил:
– И это у них теперь называется рок-н-роллом.
У Сэм перед глазами проступили очертания интерьера его шатра.
– Иисусе, – выдохнула она.
– Причем это только изображение на экране, – продолжал Арт. – Будь у тебя гнезда, ты бы получила еще кое-что в придачу.
– Ага, – сказала Сэм. – Скорее всего, сердечный приступ.
– Нет, не совсем. Тоже видео, но доступное только через гнезда. Оно упаковано плотнее, замкнуто на себя. Могу дать взглянуть одним глазком, если хочешь.
– Не уверена, что способна вынести вообще что бы то ни было вдобавок. – Сэм была не в состоянии унять внутреннюю дрожь.
Арт водрузил на колено большую подушку и предложил:
– Можешь посмотреть на моем экране. Так сказать, видео внутри видео, как тебе?
Неожиданно перед ней расстелилось озеро с усыпанными галькой берегами. Взгляд двинулся ближе к берегу и сфокусировался на продолговатом боку одного из голышей. Казалось там, на мелкозернистой поверхности, что-то движется, – но тут картинка исчезла. Арт отбросил подушку прочь.
– Это все, что я могу тебе показать, – сказал он несколько извиняющимся тоном. – Остальное в изображение перевести нельзя.
– Перевести откуда? – спросила Сэм.
Он пожал плечами. Теперь Арт выглядел менее андрогинно, по крайней мере, когда она разговаривала с ним.
– Из общей картины. Тут что-то творится, но я не представляю, как тебе это объяснить.
У Сэм внутри все похолодело.
– А Фецу ты об этом говорил?
– Пока только тебе. Не мог определить, что это такое. – Он помолчал, на лице появилось озабоченное выражение. – Думаю, это может быть еще один я.
– То есть другая часть тебя?
– Да, или кто-то похожий на меня. Здесь, в этой области системы, происходят странные процессы, но локализовать их я не могу. Только чувствую, что они происходят.
Сэм немного подумала.
– Ты можешь так ощущать присутствие других людей с гнездами. То есть, другие интеллекты… или сознания… в контакте с системой.
Она поморщилась: слово «сознания» отдавало оккультной белибердой, которой обильно уснащались все передачи шоу «Звезды, кристаллы и ты».
– Нет, – возразил Арт. – Чтобы почувствовать их, мне пришлось бы взломать их точки доступа, или, по-вашему, консоли. Гнездолюди входят в контакт с ними, а не непосредственно с сетью. Как и все прочее на консолях, они ограничены рамками своего железа.
– Конечно, кто бы спорил, – пробормотала Сэм. Гнездолюди. Это словечко напомнило ей другое, нередко употреблявшееся Фецем: «стручколюди»
[25]. Стручколюди с гнездами, через которые поступает информация, пока они мутируют в своих коконах…
Она прогнала эту мысль.
– Если ты так говоришь, значит, так и есть. У тебя намного больше информации на этот счет.
– А хочешь получить больше информации? Я могу собрать специально для тебя.
– Нет, спасибо. С меня пока хватает.
– Да, я вижу, – торжественно сказал Арт. – Когда лучи заглядывают тебе в глаза, становится заметно, как ты встревожена.
– Они не заглядывают мне в глаза, – довольно сухо ответила Сэм, – а отражаются от роговицы. Ты уже совсем должен быть докой, чтобы понять что-либо по роговице моих глаз.
– Я хорошо тебя изучил, – невозмутимо продолжал Арт. – Знаю только тебе свойственную манеру работать на клавиатуре, движения твоих глаз. И эти движения говорят мне очень о многом.
– Вот как. Напомни мне, пожалуйста, в следующий раз, чтобы я смотрела прямо перед собой. – Она вздохнула. – Меня теперь многое тревожит. Наверное, быть в бегах – не в моей природе. Увидимся позже, ладно?
Экран почернел, и она сняла шлем с головы. Позади нее в палатке Гатор с Фецем изучали что-то на ноутбуке татуировщицы. Видеошлем блокировал звук их голосов от нее, а ее – от них, несмотря на то, что все сидели совсем невдалеке друг от друга в одной комнате. Если, конечно, можно назвать палатку комнатой. Вроде спальни.
Спальные мешки, как и всегда днем, были скатаны и куда-то убраны, поэтому трудно было представить, как они тут размещались в развернутом состоянии. Сэм полагала, что они стелились бок о бок, но дальше картинке развиваться не давала. Да и это была всего лишь догадка; она не могла ничего знать наверняка – ведь без нее тут прошло несколько недель, – а спрашивать не стала.
Гатор оглянулась и улыбнулась:
– Как там доктор?
Сэм пожала плечами.
– Показал мне одно из новых видео. Довольно странное.
– Еще бы, – откликнулся Фец, не отрывая взгляда от экрана. Там вращался сложный рисунок – новая татуировка Гатор. Многогранник в окружении вытянутых каплеобразных «огурцов», как на индийских набивных тканях.
– Я возвращаюсь к Святому Дисмасу. Увидимся позже, – сказала Сэм и выскользнула из палатки, не желая на этот раз выслушивать обычных заботливых напутствий Феца быть осторожнее на улице.
На Мимозе сегодня было прохладнее, чем обычно. Весточка октября, как выразилась Роза, напоминание о том, что лето кончается. Уже теперь на Мимозе было народа куда меньше обычного, люди искали приюта потеплее или снялись с места и отправились по делам куда-то еще. Оставшиеся слишком смахивали на кадров – задубелые, почти совсем отчаявшиеся. Чтобы постоянно тут жить, нужно было уже совсем ничего не ждать от внешнего мира, чего Сэм о себе сказать не могла.
И если бы они с Розой по счастливой случайности не нашли пристанища в развалинах то ли старой гостиницы, то ли ресторана – теперь трудно было разобрать – вряд ли бы она задержалась тут так надолго. Неизвестно, правда, насколько именно, потому что за исключением регулярных визитов к Арту и общей осведомленности о том, что происходило в сети, она не следила за ходом времени. Одна неделя сливалась с другой в странной неподвижности (или стагнации, с горечью подумала она), когда дни были почти неотличимы друг от друга. Вот и лето почти кончилось, а ничего так и не прояснилось. Они по-прежнему значились в списках разыскиваемых (по-видимому, согласно особому распоряжению), а местонахождение Кили оставалось тайной. Процедура вживления гнезд была успешно легализована, и непохоже, чтобы мир от этого заметно изменился, разве что большинство имплантационных клиник переоборудовались преимущественно под эту операцию или добавили ее в список предлагаемых процедур.
