– Мам, я сыт, больше не хочу! – Проглотив полтарелки свекольного супа-пюре, закусив хлебом со сливочным сыром, опрокинув в себя полстакана воды и оставив нетронутыми нарезанные овощи и сыр пармезан, Боря выскакивает из-за стола.
Мы с Александрой не успели даже приступить к еде.
Я не заставляю его ни доедать, ни досиживать с нами за столом до конца ужина, но, оправдываясь, бросаю на подругу смущенный взгляд: мол, видишь, у меня точно не французский ребенок.
– А что? Он у тебя прекрасно ест! – с невозмутимой улыбкой реагирует Алекс, политкорректно не комментируя Борины манеры. – Для ребенка во Франции это обычная порция, если даже не больше.
Знаешь, секрет «шелковых» французских детей в том, – продолжает она (и в ее голосе я улавливаю нотки иронии), – что в нашей кухне порции действительно крошечные. Поэтому дети чаще всего их съедают – это не так уж сложно. И чем аристократичнее происхождение и выше социальный статус семьи, тем меньше тебе кладут на тарелку. Изобилие и статус у нас часто идут рука об руку с ограничениями. В еде, да и в целом в воспитании. Зацикливаться на детях и относиться к ним как к центру Вселенной – моветон.
Александра в красках описывает мне трагикомичный эпизод из собственного детства, когда она «чуть не померла с голоду». Родители отправили девочку на каникулы на горнолыжный курорт вместе с теткой, обеспеченной дамой аристократических кровей. У той было трое своих детей-подростков. Вся эта компания, включая мужа родственницы и саму Алекс, после долгих часов катания на лыжах нередко делила на ужин… одного-единственного цыпленка. Плюс немного картошки или риса, небольшое блюдце салата и пару кусочков сыра на десерт.
От себя добавлю, что размер порций во Франции, конечно же, связан не только со скаредностью, присущей, как многие считают, некоторым представителям этой нации. Это традиция, которая уходит корнями в далекое прошлое. Французов испокон веков качество и вкус еды занимали гораздо больше, чем ее количество (пиры при дворе королей не в счет). Изысканный вкус достигался во многом благодаря обилию соусов и приправ, а размер порций компенсировался разнообразием ингредиентов и несколькими переменами блюд. Эта тенденция стала особенно заметной в последние 150 лет, когда, благодаря усилиям нескольких великих кулинаров
[48], региональную и высокую кухню, унаследованную от королевского двора и парижской знати XVII–XIX вв., объединили с не менее богатой и разнообразной cuisine bourgeoise – кухней буржуазии.
– Французов в мире многие недолюбливают – считают холодными, прижимистыми и чрезмерными индивидуалистами, – продолжает моя подруга уже за вторым бокалом бордо. – Это правда отчасти. И причины кроются в том числе в особенностях нашего воспитания. От детей во Франции очень рано – может быть, даже слишком рано! – требуют взрослого поведения. В первую очередь – за столом.
Именно этот момент «воспитания по-французски» у многих действительно вызывает вопросы. Не слишком ли представители этой нации строги к своим детям? Не прессингуют ли они последних сверх меры? Оправданно ли это в современном обществе, где взрослые, которых в свое время самих держали в ежовых рукавицах, всеми силами пытаются оградить отпрысков от психологических травм? Взять, например, хоть книгу «Французские дети не плюются едой»: многие критики, особенно в США, писали, что автор довольно однобоко осветила французскую систему, слишком ее идеализировав и описав нравы и ценности лишь узкой прослойки обеспеченных парижских мам.
Я ни в коем случае не стремлюсь идеализировать воспитание à la française
[49]. Но вдохновляющих моментов там все-таки вижу немало. Другое дело, насколько достижимы французские стандарты в другой культуре и в иной социальной среде.
Вот я, например, в последнее время ловлю себя на том, что меня гораздо больше занимает не ЧТО или СКОЛЬКО, а КАК ест мой сын. Когда я накрываю на стол, Боря обожает таскать съестное, не получив приглашения, за едой часто сидит вполоборота, болтая без умолку, или, наоборот, долго смотрит в одну точку и жевать принимается, когда остальные уже поели. Еще он нередко демонстративно игнорирует столовые приборы, хватая пищу руками, из-за чего пол мне приходится пылесосить практически после каждой трапезы. Наши призывы соблюдать Esskultur (немецкий термин, означающий как раз культуру поведения за столом), даже с повышением голоса, реакции обычно не вызывают. Хотя на вопрос: «А в садике ты ешь точно так же?» – Боря, заговорщически улыбаясь, отрицательно качает головой. (Я на всякий случай уточнила у воспитателей – те в один голос подтвердили, что мальчик «ест вполне культурно».)
Что это – та самая power play, игра «На чьей стороне сила»? Издержки нашего слишком либерального воспитания?
Подобные манеры – точнее, их отсутствие – я наблюдаю у очень многих друзей сына (исключение составляет, пожалуй, лишь одна семья – выходцы из России). Причем Борин случай далеко не самый запущенный. К слову, стоит прийти гостям, особенно взрослым, как мальчик вдруг начинает прекрасно справляться с приборами и есть более цивилизованно.
Но, в отличие от француженок, немецкие мамы, причем независимо от социального класса и уровня образования, к подобным вещам, как правило, относятся так же спокойно, как и к тому, что их дети перманентно перекусывают.
Последнее для меня – тоже по-прежнему больная тема. Отчасти потому, что я чувствую себя не в силах противостоять социальному контексту.
– Мои парни вечно просят что-то пожевать! – пожаловалась мне недавно приятельница по имени Гюльдун.
По национальности она турчанка, но родилась и выросла в Гамбурге. У нее трое сыновей: младшему год, среднему три, а старшему скоро будет шесть. Все они ходят в тот же садик, что и мой сын.
Я бросила взгляд на дно коляски, где сидел, мусоля в руках кусочек булки, младший сын Гюльдун. Оно было доверху наполнено снеками, в основном углеводными: наполовину съеденными булками, кусками хлеба, батончиками, печеньями, хлопьями, пакетиками с соком… Мальчики то и дело там копались, доставали что-то поесть, откусывали, бросали обратно.
Недавно эта мама приходила к нам в гости. Ее старшие сыновья сразу побежали играть к Боре в комнату. Гюльдун тут же устремилась вслед за ними, со свежераспечатанными пакетами печенья и соленых хлопьев из пшена. Дети, включая и моего сына (которому я, разумеется, не стала ничего запрещать), конечно же накинулись на угощение, хотя до этого съели по большой булке. На часах было половина шестого вечера, до ужина оставался примерно час.
Во Франции такое – редкость. Причем не только в семьях аристократов. Карен Ле Бийон пишет в блоге, что ей целых десять лет приходилось постоянно перемещаться между Францией и канадским Ванкувером и подолгу жить в семьях своих французских родственников и друзей. Но за все это время она ни разу не видела, чтобы ребенок открывал холодильник или кухонный шкаф в поисках съестного или выпрашивал у родителей что-нибудь перекусить между основными трапезами. Во Франции детям такое даже в голову не приходит.
