Макарова принимает меня в зале для переговоров, за бесконечно длинным столом из красного дерева. Она начинает с плохой новости: в последние пару десятилетий здоровье детей в России имеет тенденцию к ухудшению. Причин несколько. Чрезвычайно активный рост промышленного производства, который негативно влияет на экологию. Это, в частности, провоцирует рост числа аллергиков. Плюс педагогические ошибки родителей.
– Желание дать ребенку лучшее, этот естественный родительский инстинкт, в наше время часто реализуется не очень хорошо. Многие идут на поводу у рекламы. Людям очень трудно отличить, что правильно, а что нет, – говорит Макарова.
– А что правильно? – уточняю я.
– Помочь детям своевременно сформировать базовые социальные навыки, – отвечает профессор. – Научиться нормально есть – один из них. Особенно чреват осложнениями неправильный подход в первый год жизни ребенка: отголоски родительских ошибок могут потом всю жизнь давать о себе знать.
И тут строгая визави интересуется, как обстоят дела с моим сыном. Она задает мне уточняющие вопросы. Когда я дала ребенку первый прикорм? Когда стала приучать его к твердой пище? Когда Боря начал есть сам? В каком возрасте пошел в детский сад?
По критериям Научного центра здоровья детей я попадаю в категорию троечниц. Если не хуже. Потому что довольно долго – как минимум до полутора лет – боялась давать Боре кусочки твердой пищи и сильно измельчала еду. Это продолжала делать также и няня. Я, кстати, до сих пор варю в основном только крем-супы – это единственная форма, в какой мой сын готов есть овощи (при условии, что накидает в тарелку целую гору хлеба).
Между тем, как выясняется, важнейший период в жизни малыша, который специалисты называют окном толерантности, – это возраст между четырьмя и шестью месяцами. Именно в это время российские и многие европейские педиатры рекомендуют вводить первый прикорм.
– Чем дольше держать ребенка на одном типе питания, тем крепче формируется привычка и тем сложнее потом его отучить. И, скорее всего, у ребенка будет впоследствии избирательный аппетит, – объясняет профессор Макарова.
Самое позднее в десять месяцев малышу необходимо начинать давать твердую пищу, в два года он должен уметь самостоятельно есть, а в три – сам себя обслуживать (умываться, чистить зубы, одеваться, пользоваться туалетом и т. п.). Поэтому в Научном центре единодушно выступают за раннюю социализацию: в детский сад ребенка следует отдавать не позднее чем в два года. По убеждению специалистов, пребывание в группе, под наблюдением профессиональных воспитателей, а не «недисциплинированных родителей», стимулирует у детей формирование социальных навыков, в том числе и адекватных пищевых привычек.
Последнее утверждение, на мой взгляд, весьма спорно. Хотя бы потому, что от своих ровесников я всю жизнь слышу массу страшилок про «детсадовскую еду». Одна моя знакомая, например, несколько десятилетий спустя с ужасом вспоминает, как давилась в детском саду печенкой, потому что «нельзя ничего оставлять на тарелке». Если не удавалось выплюнуть ее в туалет, то она несла ненавистную печенку домой – за щекой (!!!). За что каждый раз получала от матери нагоняй. Стоит ли добавлять, что в сторону печенки эта женщина до сих пор просто смотреть не может? А эти бесконечные рассказы про второе, которое клали в остывшее первое, если ребенок его не доедал? И потом заставляли несчастных малышей давиться уже и тем и другим сразу.
Что же касается социализации… Я сама не ходила в садик ни дня, но выросла стопроцентным экстравертом. Хотя не исключено, что, посещай я в свое время детский сад, в моих отношениях с едой, возможно, было бы чуть больше дисциплины (или наоборот). Я с детства почти не завтракаю (точнее, делаю это на итальянский манер: стакан воды, кофе и булочка). Люблю спонтанные перекусы и ем слишком быстро. Еще меня часто тянет на «вкусненькое». Что, впрочем, в наши дни далеко не редкость – у многих современных людей весьма инфантильные отношения с едой. В том смысле, что мы, когда вырастаем, часто продолжаем «сидеть» на любимых детских вкусах (а это далеко не всегда полезные продукты). По оценкам британских диетологов, каждый четвертый взрослый сегодня страдает пищевой неофобией, то есть боится пробовать новую еду и незнакомые блюда.
Сама я неофобией не страдаю (хотя популярные в Италии телячьи мозги или тушеный говяжий желудок не буду пробовать, даже если мне за это заплатят), но моя любимая еда – она действительно родом из детства. Это упоминавшийся уже хлеб со щедрым слоем сливочного масла, посыпанного солью. Я даже картошку (второй продукт в рейтинге моих личных пищевых предпочтений) ем с хлебом.
Опять двойка
Почувствовав, что уровень тревоги у меня резко подскочил, звоню известному клиническому психологу Екатерине Блюхтеровой. Она специалист по отношениям между родителями и детьми и сама многодетная мама. Психолог соглашается, что количество детей, которые плохо едят, особенно в обеспеченных семьях, в России с каждым годом растет. Еще больше становится родителей, которые на этот счет страшно переживают. Что только усложняет ситуацию.
Я задаю Екатерине все тот же вопрос:
– Что мы, современные родители, делаем не так?
Слишком уж много мы на себя всего берем: планируем, контролируем, слепо следуем абстрактным нормативам, считает Екатерина. В первую очередь в отношении такой естественной человеческой потребности, как еда. Чем выше уровень жизни и чем более развита наша цивилизация, тем больше мы теряем связь с природой, с самими собой – и с нашими детьми.
– Важно научить ребенка тому, что еда, сон и питье – все это нужно ему самому, – объясняет Блюхтерова. – Именно ему, а не маме. А когда мама пытается тебя насильно накормить, напоить, уложить спать, ты теряешь связь с собственным телом, перестаешь слушать и осознавать его сигналы. То есть не понимаешь, когда голоден, а когда сыт. И чем сильнее родитель давит, тем больше ребенок может этим пользоваться – сопротивляться, манипулировать. Так дети способны даже довести себя до истощения: я в своей практике не раз с этим сталкивалась.
Я хорошо понимаю, о чем говорит Екатерина. Я вижу нечто подобное у своего сына. Нет, об истощении, к счастью, речи нет, но я замечаю, что довольно часто он засовывает в рот еду и глотает ее, практически не пережевывая. Особенно то, что не очень любит. Или когда не голоден. Или чтобы поскорее перейти к чему-нибудь «вкусненькому». Муж называет это performance eating
[7] – «ем, чтобы порадовать маму». (Или, точнее, «ем, чтобы мама поскорее отвязалась».) Недавно, пытаясь загладить вину за какой-то проступок, Боря заявил мне многообещающе: «Мама, зато я вечером съем целых две тарелки супа!»
Почему и взрослые, и дети потеряли ориентиры? Как считает Блюхтерова, на переломе эпох одни социокультурные стереотипы наложились на другие. Никогда раньше родители не читали столько книжек по проблемам воспитания и не консультировались с таким количеством специалистов и посетителей интернет-форумов. Что, возможно, только сбивает с толку и культивирует наши комплексы и страхи.
