Берлинский конгресс, открывшийся 13 июня и завершивший свою работу 13 июля, стал самой важной встречей государственных мужей после последней великой ликвидации восточного вопроса в Париже 22 года назад. Все великие державы были представлены своими ведущими политиками: Великобритания – премьер-министром и министром иностранных дел; Россия – Горчаковым и русским послом в Лондоне; Франция – Уоддингтоном; Австро-Венгрия – Андраши и Хаймерле; Италия – Корти, своим министром иностранных дел; Германия – «железным канцлером» Бисмарком, который и был избран президентом конгресса.
Представителю каждой страны помогали советами их послы в Берлине, а Турция, предмет их хирургической операции, нашла в лице Александра Каратеодори и Мехмет-Али-паши (Карла Детроа), грека и немца, защитников своих мусульманских интересов. Во исполнение британского обещания проследить, чтобы греческие требования не пострадали от того, что Греция во время войны соблюдала нейтралитет, и благодаря своему сочувственному ответу на румынскую ноту Солсбери добился поддержки Греции и Румынии. Он указал на то, что создание Болгарского экзархата превратило греков и болгар в соперников и что, пока вторые пользовались протекцией России, первые не были представлены на конференции, которая должна была решить, каким станет будущее Востока. С присущей ему иронией он добавил, что, «выслушав делегатов народа, который требует себе провинции другой страны, было бы справедливо выслушать и представителей страны, которая требует территорий, которые принадлежат ей по праву».
Конгресс, однако, постановил, что греческие делегаты (Теодор Делигианнис и др.), как и делегаты Румынии Братиану и Кигэлничану, смогут лишь изложить свои взгляды, но голосовать за принятие решений не смогут. Таким образом, ни одно из небольших государств, прямо заинтересованных в решении восточного вопроса, не получило права прямого участия в переговорах. Дискуссию вели люди, по большей части совершенно незнакомые с географическими особенностями и народами обширного и сложного региона, который они собирались разделить. Точно таким же образом папа Александр VI разделил в 1494 году мир между Испанией и Португалией.
Конгресс, несмотря на то что британские делегаты в самый критический момент переговоров пригрозили его покинуть, завершил свою работу 13 июля. На нем были подписаны документы, которые, по крайней мере на бумаге, целых тридцать четыре года определяли жизнь Балканского полуострова.
Сан-Стефанский договор был почти полностью сведен на нет условиями Берлинского соглашения. Вместо «Большой Болгарии», протянувшейся от Дуная до берега Эгейского моря и от Черного моря до территории, расположенной за македонскими озерами, было создано маленькое «автономное княжество под управлением султана, обязанное платить ему дань». Это княжество было ограничено Дунаем, Балканскими горами, Черным морем и границами Сербии и Македонии и получило порт Варну.
К югу от Балкан была искусственно создана автономная провинция, известная в дипломатическом мире как Восточная Румелия и находящаяся под прямой политической и военной властью султана, но управляемая «христианским генерал-губернатором», «назначаемым Портой с согласия держав на срок в пять лет».
Недавняя история Молдовы и Валахии могла бы показать, что национальное чувство рано или поздно соединит то, что разорвала дипломатия. Тем не менее разделение Болгарии на две части было воспринято как триумф британского государственного ума и уменьшение влияния России. Так сильна была близорукость виднейших дипломатов Европы, что, когда через семь лет обе части Болгарии объединились, британское правительство поддержало это решение, а русское – прокляло.
Было также решено, что правитель Болгарии будет «свободно избираться населением и утверждаться Портой с согласия держав» и ни один член какой-нибудь правящей династии не имеет права быть избранным.
До тех пор, пока болгарская Ассамблея благородных не разработает закон о государственном устройстве Болгарии, управлять страной должен был русский комиссионер, но срок его работы был ограничен девятью месяцами. Создание Восточной Румелии было поручено европейской комиссии, которой на ее труды было отпущено всего три месяца.
Если статьи договора, касающиеся Болгарии, были направлены на то, чтобы уменьшить влияние России в восточной части Балканского полуострова, то статьи, касающиеся сербского населения, благоприятствовали усилению влияния Австрии в западной части Балкан. Во исполнение Рейхштадтского соглашения по предложению Солсбери без всяких протестов, но с «очевидным пожеланием» со стороны представителей Италии (которые 30 лет спустя выразили возмущение этой аннексией), Босния и Герцеговина должны были быть оккупированы Австро-Венгрией и находиться под ее управлением. Благодаря этому Австрия стала тем, чем и была в течение двух десятков лет XVIII века, – балканским государством.
В пользу этого решения можно привести практические и исторические аргументы. Даже Артур Эванс, который никогда не был другом Австрии, признавал, что это было «единственное решение в сфере практической политики». В этих двух провинциях почти нет турок; они располагаются далеко от турецкой столицы, а сосуществование двух славянских народов и трех религий – православной, римско-католической и мусульманской – предполагает контроль мощной иностранной державы, которая сможет обеспечить порядок и хорошее управление, чего никак не могло дать присоединение части Боснии к мятежной Сербии, а Герцеговины к княжеству столь бедному природными ресурсами, как Черногория. А этого требовала эксклюзивная доктрина наций.
Австро-Венгрия уже имела в числе своих подданных определенное число хорватов и сербов; Далмация была естественным передним фасадом Боснии; и, несмотря на средневековые венгерские требования передать ей Боснийское королевство, его северная часть отошла к Австрии уже в 1718 году.
Более того, британский министр иностранных дел видел в австрийской оккупации самое лучшее средство помешать появлению цепи славянских государств, протянувшейся по территории Балканского полуострова. В секретном австро-турецком соглашении, подписанном в тот же день, что и Берлинский договор, австрийские полномочные представители заявили, что вышеупомянутая статья никак не нарушает «суверенные права султана» и «оккупацию» можно считать временной.
Но это был не единственный удар, нанесенный Берлинским договором по надеждам сербских и черногорских патриотов. Статья 25 давала Австро-Венгрии «право держать свои гарнизоны и иметь военные и коммерческие дороги» в санджаке Нови-Пазар, который представлял собой турецкий клин между двумя сербскими государствами или «туннель», по которому влияние Австрии, а возможно, и австрийские армии (если, конечно, не будет отдано предпочтение пути вдоль реки Моравы) смогут проникать в Северную Албанию и Македонию.
21 апреля 1879 года между Австро-Венгрией и Турцией было подписано еще одно соглашение. Оно подтвердило этот договор, но в него были внесены статьи о том, что австрийские войска могли располагаться только в трех местах: в городах Прибой, Приеполе и Биело-Поле. Впрочем, последний пункт был почти сразу же заменен на город Плевля. В соответствии с желаниями Австрии территории, отошедшие к Сербии, находились не в Старой Сербии, представлявшей собой центр средневекового королевства, которая по-прежнему оставалась под властью Турции, а в Нише, Вране и районе Пирота, где население говорило на болгарском языке. Благодаря этому территория Сербии увеличилась на одну четверть. Страна получила также формальное признание своей независимости; но, как и два других славянских государства, должна была выплатить свою долю турецкого долга за эти новые владения.
