На роль короля предлагалось несколько кандидатур. Россия хотела бы видеть на троне Болгарии князя Мегрельского, соученика царя и русского подданного; но Греков, от имени членов депутации, заявил, что никакая ассамблея не проголосует за человека такого происхождения.
Кандидатуры из домов Ольденбурга и Лейхтенберга – обычного источника для российской дипломатии, когда освобождались троны восточных государств, – тоже были отклонены.
Болгарам был предложен союз с Румынией под властью румынского короля; русские советовали добиться того, чтобы народ Болгарии пригласил короля Александра вернуться на трон; а когда он отказался, начались разговоры о временном регенте вроде паши Алеко, свергнутого генерал-губернатора Восточной Румелии, или фон дер Гольц-паши, немецкого генерала, создавшего современную турецкую армию.
Тем временем Цанков, несмотря на немногочисленность его сторонников, интриговал при дворе султана, надеясь добиться от него запрещения Регентства. Однако британское правительство твердо заявило, что этот план не пройдет; его отвергло и подавляющее большинство болгар.
Наконец, нашелся принц, пожелавший принять корону Болгарии. Еще в декабре принц Фердинанд Кобургский (Фердинанд-Максимилиан-Карл-Леопольд-Мария Саксен-Кобург-Готский) принял в Вене депутацию; его кандидатура была предложена М. Калчевым за столом с мраморной столешницей в Венском цирке. Этот кандидат был младшим сыном князя Августа Саксен-Кобургского; по матери он был потомком французского короля Луи-Филиппа I. За исключением своего возраста – а ему в ту пору было уже 26 лет, – второй король Болгарии ничем не напоминал первого. По своему образованию и темпераменту он был полной противоположностью своих будущих подданных. Неумелый наездник и офицер только по званию, он больше интересовался ботаникой, чем спортом; он был католиком, а они – в большинстве своем православными; он всегда строго соблюдал этикет, а они были убежденными демократами.
Но принц был здоров, имел отличные связи и хотел стать князем; соответственно, 7 июля 1887 года он был избран в Тырново князем Болгарии. В Софии весть об его избрании восприняли «без особого восторга»; а его холодный ответ депутации, которая передала ему эту весть, подействовал на нее как ледяной душ. Тем не менее Начевич, министр иностранных дел, убедил его без колебаний отправиться в Болгарию, чтобы легализовать свое положение. В древней столице страны Тырново принц издал прокламацию, в которой объявлял, что взошел «на трон православных болгарских царей», и закончил ее призывом к «свободной и независимой Болгарии». Таким образом, с самого начала он связал свое имя со средневековой Болгарской империей и обозначил конечную цель своей политики, которую он достиг в Тырново двадцать один год спустя.
Россия протестовала против избрания Фердинанда, предложив в качестве регента генерала Эрнрота, и долго отказывалась признавать принца. За это ей объявили бойкот другие державы, но других серьезных проблем Болгарии Россия не создала. Более того, отсутствие русского посла предоставляло князю новые возможности.
Солсбери, который сначала воздержался от комментариев, постепенно смирился с правлением Кобурга, родственника королевы Виктории. Фердинанд, один из самых способных дипломатов на Балканах, проводил политику выжидания, и почти семь лет спустя его талантливый министр Степан Стамболов отказался от союза с Россией и заслужил восхищение Великобритании, назвавшей его «болгарским Бисмарком».
Глава 18. Армения, Крит и Македония (1887–1908)
Армянский, критский и македонский вопросы стали самыми серьезными проблемами, с которыми Европа столкнулась на Ближнем Востоке в период между приездом принца Фердинанда в Болгарию и революцией, которая смела режим Абдул-Хамида II в Турции. Первая касалась держав, подписавших Берлинский договор, и султана, вторая заставила Турцию воевать с Грецией, а третья породила взаимную зависть почти всех балканских стран, которые видели в Македонии «землю обетованную» и мечтали ее захватить.
Армянский вопрос не был похож на проблемы Балканского полуострова. Армяне находились в таком положении, которого не знал ни один христианский народ Турецкой империи. И если греки, болгары, сербы и валахи могли обратиться за помощью в Афины, Софию, Белград и Бухарест, то у армян не было своего государства, которое могло бы их защитить. В этом отношении у них было много общего с албанцами, но албанцы были прирожденными воинами, которые могли себя сами защитить, а армяне, за исключением тех немногих, кто находился на службе России, не могли. К сожалению, соседями этого миролюбивого народа были воинственные курды, малоазиатские албанцы, которые обращались с армянами так же, как арнауты – с жителями Старой Сербии.
Разделенные между Россией, Турцией и Персией (Ираном), лишенные более чем на пять столетий последних остатков независимости; исповедовавшие три ветви христианства: григорианство, католицизм и протестантизм; имея духовной главой григорианской церкви Русскую церковь и патриарха, находившегося под властью Турции, армяне, в тайной петиции, отправленной на Берлинский конгресс, отказались от всяких политических амбиций и попросили, чтобы их жизнь была построена по образцу Ливана, имевшего христианского губернатора.
Но вместо этого коллективный разум Европы удовлетворился смутным обещанием безопасности и реформ. Великобритания, впрочем, послала в Армению консулов, которым было велено доложить о положении в Малой Азии; но даже Гладстон, придя к власти в 1880 году, прислушавшись к намеку Бисмарка, не стал заниматься изучением армянского вопроса.
В 1863 году Турция даровала армянам так называемую Армянскую конституцию, в соответствии с которой было создано Генеральное национальное собрание, собиравшееся ежегодно в Стамбуле под председательством патриарха, и два меньших по составу совета, которые занимались религиозными и гражданскими делами, – вот и все представительные органы армян в империи.
До 1889 года армянский вопрос не привлекал внимания мировых политиков. Но в тот год известия о преступлениях в армянских провинциях Турции впервые просочились в Англию. Тем временем Абдул-Хамид II установил крайне централизованное личное управление в Константинополе; парламент Мидхата, просуществовавший совсем недолго, был уже давно распущен, а его создатель умер в ссылке; дворец занял место Порты
[102], а фавориты султана пользовались большим влиянием в империи, чем его министры.
Одновременно армяне попали под подозрение русского царя и султана, которые попытались разглядеть в материальном прогрессе этого умного и трудолюбивого народа «армянскую опасность»
[103]. Когда люди стали возмущаться усилившимся гнетом, турецкие власти ответили на это тем, что отдали под суд Муса-бея, курдского главаря, которого оправдали, а потом все-таки отправили в ссылку. Но армяне уже поднялись на борьбу; появились общества, главное из которых, «Гычак», или «Колокол», подняло тревогу, достигшую ушей дремавших дипломатов.
