В это же время курды, усиленные фанатиками-мусульманами, которых события 1878 года вытеснили в Азию вместе со всеми их пожитками, удвоили свои поборы. Конфликты случались повсюду, и вскоре начались армянские резни.
Три недели в конце лета 1894 года район Сасун в провинции Битлис был ареной ужасов, которые напомнили о Батаке. Курды, которым помогали турецкие войска, под командованием Зекки-паши, уничтожили 24 деревни и вырезали, с ужасающей жестокостью, всех армян, которых смогли найти. Зекки получил за эти «услуги» награду, но Великобритания потребовала от турок создать следственную комиссию, которую должны были сопровождать британские, французские и русские делегаты.
Официально было объявлено, что комиссия займется «расследованием преступных действий армянских разбойников»; она вела свое расследование с большим предубеждением, чего и следовало ожидать от такого заявления о ее задачах, и оказалась столь же медлительной, как и большинство турецких институтов. Напрасно три державы представляли проекты реформ в Армении; напрасно проводились многолюдные митинги в Лондоне и Париже в поддержку армян.
Армянская демонстрация в Стамбуле 30 сентября 1895 года закончилась массовой резней в столице и еще большей – в Трапезунде (Трабзоне). Но это были пустяки по сравнению с тем, что ждало армян впереди. Когда послы представляли султану новый проект реформ, а он искренне обещал его выполнить, в Малой Азии происходила гигантская резня. Во второй половине октября и весь ноябрь армян убивали, где только могли, а организаторами этих зверств были чиновники султана, возглавляемые Шакир-пашой. Британский посол писал домой, что «по всей территории, значительно превосходящей Великобританию» пострадали все крупные города, за исключением трех, и почти все деревни: по самым скромным подсчетам за шесть недель было убито 30 тысяч человек. Резня тем не менее продолжалась. В кафедральном соборе города Урфа, который во времена Крестовых походов назывался Эдессой, было убито около трех тысяч человек; Ван, до этого не затронутый резней, был избран следующим; а великие державы, опасаясь, что открытая интервенция снова поднимет восточный вопрос, который породит взаимные подозрения, предоставили армян своей судьбе. Все думали, что потом все опять закончится тем, что державы потребуют присутствия в Стамбуле второго стационера для защиты своих соотечественников, находящихся в Турецкой империи.
Но Европа очень скоро поняла, что несчастных армян будут безнаказанно резать даже под защитой посольств.
Отряд армян, более отчаянных, чем другие, возмущенных беспомощностью держав и озлобленных принудительной отставкой армянского патриарха и незаконным назначением его преемника, захватил помещения Османского банка и покинул его, только получив обещание свободного выхода и защиты со стороны послов. Но не успели они подняться на борт французского парохода, как разгневанный султан обрушил свою ярость на их ни в чем не повинных соотечественников. Два последующих дня, 27 и 28 августа 1896 года, улицы Стамбула превратились в арену организованной резни.
Банды людей, вооруженных дубинками, врывались в армянские кварталы и убивали всех попавших им под руку армян. Турки вламывались в дома армян или чужеземцев, имевших армянских слуг, в поисках новых жертв.
Офицеры полиции и солдаты не только помогали, но и руководили этой турецкой Варфоломеевской ночью; и только после того, как представители держав, которые своими глазами все это видели, отправили во дворец возмущенное послание, был издан указ прекратить резню. В ней погибло около 6000 человек, и, по словам одного британского дипломата, «турецкие власти, по-видимому, хотели уничтожить всех армян». Отличная организация резни подтверждалась тем фактом, что практически ни один человек, не принадлежавший к армянскому народу, не пострадал, и немногие исключения стали жертвами случайности, как это бывает даже в самых хорошо регулируемых массовых убийствах.
«Волнения в Константинополе», как их стыдливо назвали дипломаты, убедили даже самых недоверчивых, что и прежде ужасные массовые убийства в отдаленных частях империи не были простой случайностью.
Гладстон снова, как и во время резни в Болгарии, покинул место, куда он удалился после окончания своей карьеры, и, приехав в Ливерпуль, в последний раз выступил перед публикой с речью в защиту армян. В ней он назвал Абдул-Хамида II «великим убийцей», а французские писатели объявили его «красным султаном». Тем не менее никаких мер для наказания организатора армянских ужасов принято не было. Германия, заинтересованная в получении концессий в Малой Азии, объявила себя защитницей султана и пожинала плоды своей эгоистичной и антигуманной политики. Австро-Венгрия тоже имела свои интересы на Балканском полуострове и не хотела предпринимать меры, результат которых было трудно предугадать. Россия, устами Лобанова, заявила, что не желает, после ее опыта в Европе, создать еще одну Болгарию в Малой Азии.
Солсбери, в ту пору снова стоявший у руля управления, открыто предупредил султана о том, какие последствия могут иметь его действия, и предложил применить против него силу; французский посол в Стамбуле призывал отправить флот, как единственное средство вразумить Абдул-Хамида II. Среди британских жителей бытовало мнение, что Великобритания могла и должна была действовать гораздо решительнее. Самое большее, что можно сказать, это то, что, по условиям Кипрской конвенции, Англия несла больше ответственности за судьбу армян, чем любая другая страна, подписавшая Берлинский договор, и потому обязана была сделать гораздо больше для их поддержки.
Вслед за большой резней последовала еще одна, но не такая сильная, в городе Токат. После этого внимание европейской публики переключилось на Крит, и о страданиях армян забыли до самого 1909 года, когда случилась резня в Адане.
Присутствие европейской эскадры в водах Крита в 1886 году и угасание воинственных настроений в Греции заставили христиан, живущих на этом острове, ограничиться платонической декларацией о союзе во время этого кризиса. И только в 1889 году произошло новое восстание, причины которого, однако, отличались от тех, что вызывали прежние выступления. В тот год ссора разгорелась не между христианами и мусульманами, а между двумя политическими партиями, называемыми либералами и консерваторами. На самом деле ее породило желание получить или сохранить должность вместе с теми доходами, которые она приносит.
Либералы, добившиеся на выборах этого года подавляющего большинства голосов, уволили со всех постов представителей другого лагеря; в результате этого пять консервативных депутатов выдвинули требования объединиться с Грецией, желая позлить своих врагов.
Трикупис, который все еще правил в Афинах, призвав на помощь Крипариса, греческого консула в Ханье, сделал все возможное, чтобы прекратить агитацию, которую он считал неуместной, и подчеркнул, что Крит – только часть общего эллинского вопроса. Но магическое слово «союз», будучи произнесено, породило в соперничающих партиях скрытую вражду, и то, что первоначально было борьбой за хлебные места, превратилось в религиозную войну между христианами и мусульманами. Приезд имперского специального комиссионера, которому было поручено предложить критянам двадцать тысяч фунтов и пообещать создать сельскохозяйственный банк, только встревожил мусульман, не удовлетворив при этом христиан.
