Велико же было возмущение французов, когда они узнали об этой четырехсторонней конвенции! Тьер, историк Наполеона, говорил, что этот договор превратился в «Ватерлоо его дипломатии»; французская пресса, как обычно, возбудила гнев публики, утверждая, что этот договор нанес удар по национальной гордости Франции; и даже французский монарх Луи-Филипп I, представитель интересов среднего класса, желая сохранить свою популярность, завел речь о «снятии намордника с тигра революции».
Французские патриоты говорили о том, что надо вторгнуться в Германию и Италию, возродить времена Наполеона и отомстить его победителям.
Поэты бросали вызов тем, кто жил за Рейном; воинствующие журналисты обменивались угрозами через Ла-Манш.
А тем временем союзники не сидели без дела: появление англо-австрийского флота под командованием Чарлза Нейпира у Бейрута вдохновило жителей горного Ливана, которые лишились своих древних привилегий из-за деспотизма Ибрахим-паши, на восстание. Бейрут пал; Акра, не сдавшаяся самому Бонапарту
[41], была взята после трехчасового обстрела с моря.
Пока Ибрахим отступал в Египет, Нейпир заключил в Александрии конвенцию, пообещав добиться для него права наследственного владения Египтом в качестве пашалыка Турецкой империи при условии, что он не будет больше требовать, чтобы ему отдали Сирию, и уведет турецкий флот.
Тем временем во Франции ушел в отставку Тьер, а к власти вернулся маршал Сульт, которого очень уважали в Лондоне. Он сделал Гизо, бывшего французского посла в Лондоне, своим министром иностранных дел; благодаря этому угроза большой европейской войны, в которой русский царь обещал помочь Великобритании, отступила. Осталось только убедить Порту в необходимости выполнения обещаний Нейпира.
После обычных проволочек под давлением великих держав Мухаммед Али в 1841 году получил наконец Египетский пашалык в свое наследственное владение; причем его должен был унаследовать старший сын паши. Армия Мухаммеда Али сокращалась до 18 тысяч человек, а высших офицеров в ней должен был назначать султан. Его согласие необходимо было и для строительства кораблей египетского военно-морского флота. Кроме того, наместник должен был выплачивать султану 400 тысяч фунтов стерлингов.
Нубийские территории, завоеванные Ибрахимом, были переданы ему в пожизненное владение. Султан также отдал в удел Мухаммеду Али остров Тасос, где когда-то жили его предки; однако помощником египетского губернатора был избран христианский священник. После этого Мухаммед Али больше не тревожил европейских дипломатов, а Франция, вернувшаяся в Европейское согласие, вместе с четырьмя другими странами 13 июля 1841 года подписала в Лондоне Конвенцию о проливах, согласно которой, пока Порта сохраняла мир, Босфор и Дарданеллы должны были быть закрытыми для военных кораблей всех иностранных государств.
Таким образом, опасный кризис в восточном вопросе был преодолен, и молодой султан смог посвятить свое время очень сложному делу – проведению в жизнь реформ, которые были торжественно провозглашены в парке Гюльханэ перед дворцом 3 ноября 1839 года. Хартия об этих реформах (Хатт-и-шериф) обещала, что, вне зависимости от национальности и веры, всем подданным гарантируется сохранение жизни, собственности и чести; в ней устанавливался строгий порядок сбора налогов, а также вводилась европейская система набора рекрутов. Впрочем, проблемы Османской империи возникали вовсе не из-за отсутствия хороших законов, а из-за того, что те не выполнялись. Нигде теория и практика не были так далеки друг от друга, как в Турции, и нигде высказывание римского историка о том, что чем больше в государстве законов, тем сильнее коррупция, не было ближе всего к правде.
Египетская оккупация Сирии завещала жителям Ливана законность анархии. Библейская горная страна, поросшая кедрами, с 1697 года управлялась как феодальное княжество, находящееся под верховной властью султана, князем (эмиром) из семьи Шехаб. Тем не менее в 1840 году Башир II Шехаб, «последний великий эмир Горы», был лишен власти турецким правительством и отправлен в ссылку, а княжество перешло во владение его родственнику Баширу эль-Кассим Мулхему. Сделать это посоветовали султану его советники, стремившиеся уничтожить древнюю автономию Ливана и низвести эту привилегированную гору до уровня простой провинции, управляемой губернатором. Они надеялись, что им позволит сделать это слабый характер нового эмира, а также взаимная вражда маронитов и друзов, составлявших большинство населения Ливана, ибо, к несчастью, в Ливане проживало не менее шести разных народов. Марониты, исповедовавшие католичество, которые в свое время оказали помощь крестоносцам и получили от Людовика IX Святого обещание защиты, находились под особым покровительством Франции.
По требованию Франции султан Сулейман II дважды гарантировал им право исповедовать свою религию; у них был даже особый колледж в Риме, а в их храмах в Ливане для французского консула было отведено специальное место. Этот консул в знак защиты, обещанной маронитам королем Франции, должен был держать над открытым Евангелием свой обнаженный меч.
Естественными врагами маронитов были их соседи друзы, религиозные верования которых были весьма гибкими, но в целом склонялись к одной из ветвей мусульманства. По мнению французских писателей, они были марионетками Британии в Сирии. Тем не менее не потребовалось никаких интриг в духе Макиавелли, в которых иностранные публицисты любят обвинять, я бы сказал, простодушных государственных мужей Британии, чтобы поднять воинственных друзов на борьбу со слабым эмиром, которого турки навязали им в качестве правителя.
В октябре 1841 года они восстали против него и вырезали христианских крестьян при соучастии турецких властей, которые после этого принялись устанавливать порядок. Башир эль-Кассим был свергнут, и в Ливане установилось прямое правление турок в лице Омер-паши, бывшего учителя чистописания и будущего фельдмаршала султана. Этот необыкновенный человек, сыгравший видную роль в истории Ближнего Востока, в Ливане, Албании, Дунайских княжествах, Боснии, Черногории, в Крыму и на Крите, был по рождению хорватом
[42] и подданным Австрии; его настоящее имя было Михаил Латас. Дезертировав из рядов пограничной стражи, он бежал в Видин, выучил турецкий язык и принял ислам, надеясь, что это поможет ему продвинуться.
Прослужив несколько лет чиновником у Хусейна, тогдашнего губернатора Видина, он перебрался в Стамбул, где стал обучать каллиграфии будущего султана Абдул-Меджида, а затем, поступив в армию, принял боевое крещение при Незибе. Его бывший ученик считал, что Омер-паша вполне подходит на роль губернатора Ливана. Европейские державы, однако, выразили протест против нарушения их привилегий; Франция, защищая интересы своих клиентов маронитов, потребовала реставрации местной династии. Порта, воспользовавшись предложением Австрии, пошла на компромисс; Омер-паша, умелый и справедливый администратор, был снят, а вместо него воцарилось «временное» правление: так была создана двойственная система управления Ливаном. Ливан был разделен на два административных района – в одном жили друзы, а в другом – марониты. Каждым из них управлял каймакам (каймакан), избираемый из числа местных жителей, куда, впрочем, не входила семья Шехаб.
