Однако Россия отклонила эту ноту; и разница во фразеологии, в которой на самом деле другими стали только слова, но не смысл, привела к окончательному разрыву.
Порта потребовала у русского командующего вывести войска из обоих княжеств в течение 15 дней; но поскольку он не послушался, то 23 октября официально началась третья Русско-турецкая война XIX века. А накануне, в нарушение конвенции 1841 года (если не считать русскую оккупацию Дунайских княжеств разрывом мирного договора), британский флот, по просьбе Франции, вошел в Дарданеллы. Россия выразила протест против нарушения «конвенции о проливах», и русский царь впервые столкнулся с перспективой вступления в войну Великобритании.
Вероятность военного столкновения усилилась тем, что согласие четырех держав сменилось англо-французским альянсом. Австрия, ближайшая к проливам держава, которую больше всего затронули эти события, способная нанести удар очень быстро, решила воздержаться от военных действий. За ней последовала Пруссия, и французский император, а также воинственная партия в разделившемся британском кабинете, возглавляемая Пальмерстоном и Расселом, втянули Великобританию в войну. Для того чтобы воспламенить возмущение народа, еще более опасное потому, что оно было совершенно нерациональным, хватило одной искры.
Через пять дней после этого две империи начали боевые действия. Омер-паша, главнокомандующий турецкими силами в Европе, форсировал Дунай в городе Видин и закрепился в Калафате на территории Валахии. Через несколько дней русские войска были разбиты у Олтеницы
[53]. Царь в ответ на это отправил в Черное море свой флот; 18 (30) ноября 1853 года адмирал Нахимов уничтожил в Синопской бухте турецкий флот
[54].
В Лондоне сообщение об этой победе вызвало взрыв гнева против русского царя и британского премьера. Абердин не осмеливался показаться на улицах; Пальмерстон, с его безошибочным чутьем того, чего хочет англичанин среднего класса, подал в отставку. Он объяснил это внутренними проблемами, но на самом деле прекрасно понимал, что страна нуждается в сильных мерах. Тем не менее существовали прецедент и оправдания уничтожению турецкого флота в Синопе. Двадцать шесть лет назад англичане помогли русским и французам уничтожить турецкую эскадру в Наваринском бою, а Великобритания не находилась тогда в состоянии войны с Турцией, как Россия в 1853-м. Тем не менее Синопский бой был назван бойней, а Наваринский – «несчастным случаем». Вина лежит на британском и французском адмиралах, которым было приказано, в случае необходимости, провести в Черном море оборонительные операции. Но британский кабинет принял предложение французского императора отправить русскому правительству ноту, в которой говорилось: «Всем русским кораблям, встреченным отныне в Черном море, будет предложено вернуться в Севастополь; в случае же отказа они будут принуждены к этому». После этого Пальмерстон, выступавший за войну с Россией, присоединился к своим коллегам.
Царь, получив эту ноту, отозвал своих послов из Лондона и Парижа. Это случилось как раз тогда, когда представители четырех держав в Константинополе составили еще одну ноту и убедили султана ее принять. Не улучшил положение и визит депутации Общества друзей в Петербург. Достойные квакеры были очарованы простыми манерами русского самодержца, который называл ее императорское величество просто – «моя жена», но делу, о котором они так пеклись, эта депутация только навредила. Большинство англичан желало войны с Россией, и кабинет был просто «втащен» в нее.
Для того чтобы война с Российской империей стала короткой и успешной, необходимо было добиться единства действий четырех держав; Австрия, учитывая ее географическое положение, могла сразу же ввести войска в Дунайские княжества, а Пруссия могла бы последовать ее примеру. С другой стороны, если бы войну можно было предотвратить в самый последний момент, тогда тесное сотрудничество четырех держав могло бы стать лучшей гарантией мирного решения всех проблем, ибо даже сам самодержец Всероссийский вряд ли решился бы пойти против единодушного решения «европейского ареопага». Буоль-Шауенштейн, австрийский министр иностранных дел, 22 февраля 1854 года предложил поддержать Великобританию и Францию, если они установят срок, за время которого русские могли бы уйти из княжеств под угрозой начала военных действий. Нет никаких причин сомневаться в том, что австрийский император, несмотря на ту помощь, которую оказала ему Россия в войне против Венгрии в 1849 году, сдержит свое слово. Австрия, по словам Шварценберга, «удивила мир своей неблагодарностью»
[55]. Национальная благодарность, которая, за очень редким исключением, обычно обнаруживалась лишь в Балканских государствах, имела весьма незначительную практическую ценность, какой бы полезной ее ни считали любители поболтать после сытного обеда. Зато национальные интересы всегда являются очень мощным стимулом для государственных деятелей. Австрия, имевшая миллионы славянских подданных, не могла оставаться равнодушной к военной кампании России, предпринятой ради славян, живущих в Турции. Не могла она, как самое сильное из всех Дунайских государств, согласиться с тем, что другая великая держава займет Молдову и Валахию, населенные родичами ее собственных румынских подданных.
К сожалению, британское министерство телеграфировало, что принимает предложение Буоля-Шауенштейна и недвусмысленное заявление о намерениях Пруссии.
Ответы австрийского и прусского правительств – первый представлял собой лишь повторение предложения графа Буоля-Шауенштейна, а второй, отличавшийся крайней нерешительностью – не имели уже никакого практического значения по той простой причине, что 27 февраля, за день до их поступления в Лондон, в Петербург был отправлен ультиматум Британии.
