Оппозиция, всегда готовая досадить правительству, нажила себе капитал на австрофильских настроениях Оттона; бунт, возникший из студенческих протестов, требовавших запретить продажу дорогих соломенных шляп, принял политическую окраску. Выборы были выгодны кабинету Афанасиоса Мяулиса, сына адмирала и верноподданного Оттону, занявшему пост премьера после оккупации; но идол молодежи и будущий автор свержения Оттона Эпаминондас Делегеоргис уже начал свою парламентскую карьеру.
Погромы в Сирии 1860 года на время отвлекли внимание людей от внутренних дел в Греции, но победы Гарибальди в Южной Италии снова возродили демократические чувства. За провалом кандидата кабинета министров на пост спикера последовал запрет на оппозиционные газеты и роспуск палаты. Эти меры возмутили оппозицию, и вновь избранный орган получил в народе кличку «палата мэров», поскольку в нее, под давлением правительства, попали послушные ему чиновники. Была создана большая группа новых сенаторов, ибо правительство стремилось держать под своим контролем и эту палату.
Напрасно Томас Вайз указывал на опасность закручивания клапана безопасности, каким служит общественное мнение, а стечение обстоятельств в ту пору сделало не только баварский двор, но и три державы-защитницы враждебными или безразличными к защите греческого короля: Россию – совсем по другим причинам, чем Бавария; Великобританию – потому что подозревала, что он плетет интриги против ее протектората над Ионическими островами и над целостностью Османской империи, которую она считала секретом сохранения своей Индийской империи; Францию – потому что к ее совету не прислушивались, а может быть, потому, что Калергис, в ту пору посол Греции в Париже, оказывал влияние на императора Наполеона III.
Словом, в 1861 году все звезды на небе сошлись против Оттона.
В мае был раскрыт заговор в армии; правительство совершило большую ошибку, выслав ее руководителей в Нафплион, который в результате этого превратился в штаб революционного движения. А тем временем оппозиция стала более системной; новые люди, занявшиеся общественной жизнью, среди них – Делегеоргис, получили поддержку студентов, головы которых были забиты риторическими красотами Французской революции. Они стали истинными проповедниками этих идей, поскольку распространяли по всему греческому миру антидинастические идеи, которые они впитали в колыбели демократии, Афинах. Так сбылось пророчество старого мудрого Колокотрониса, который за много лет до этого, указав на только что основанный университет, а потом – на дворец, воскликнул: «Этот дом проглотит вот этот!»
Как это часто бывает, более продвинутые демократы поставили впереди себя престарелого защитника неоспоримой респектабельности, почтенного Канариса, славу и популярность которого, завоеванные в ходе войны за независимость и недавно подтвержденные его смелым поведением в сенате, они нещадно эксплуатировали. В прессе они обнаружили двух влиятельных сторонников своей программы – в «Будущем Фатерланда» и «Британской звезде». Эта греческая газета была основана в Лондоне Стефаносом Ксеносом, блестящим новеллистом. Он был одним из первых, кто назвал, еще 1859 году, принца Альфреда (позже – герцога Эдинбургского) самым лучшим преемником Оттона. Попытка убить королеву, предпринятая 18 сентября юношей по имени Досиос, когда король находился за границей, породила яростное возмущение роялистов; но через шесть недель, когда несколько кавалерийских офицеров попытались похитить вернувшегося монарха, стало ясно, что это возмущение было временным.
Мяулис, понимая, что общественное мнение требует перемен в министерстве, которое он возглавлял с 1857 года, ушел в отставку, и в январе 1862 года во дворец был вызван Канарис, самый популярный в то время политик в Греции. Но, взявшись за формирование правительства, он понял, что проще потопить турецкий корабль, чем проложить дорогу через рифы греческой политики. Составленная им программа действий была великолепной; но список предложенных им министров вызвал в народе такое негодование, что королю пришлось отказаться от его услуг. Мяулис сохранил свой пост, но в результате событий следующих нескольких месяцев его кабинет получил прозвище «Кровавое министерство».
13 февраля 1862 года восстал гарнизон Нафплиона. Город, где 29 лет назад греки с таким энтузиазмом встретили юного Оттона, сделался центром народного возмущения; всеми делами заправляли здесь красноречивая, очаровательная вдова сенатора мадам Каллиопе Папалексопуло и бельгийский консул Завицанос. Инсургенты требовали отмены «системы», которую отождествляли с существующим кабинетом министров, роспуска «палаты мэров» и созыва Национальной учредительной ассамблеи. Была также отправлена петиция министрам трех держав. В тот же самый день началось восстание в Аргосе; их примеру последовали Триполис и Кипарисия; но серьезная опасность существовала на острове Сирос и в Нафплионе. Впрочем, на острове Сирос католический город остался верен королю.
Правительство создало лагерь на Коринфском перешейке, которым командовал генерал Хан, ветеран швейцарского общества филэллинов. Он занял Аргос и Тиринф и осадил Нафплион. Но хотя на помощь его гарнизону пришли жители Критской колонии, созданной в пригороде, где в 1832 году заседала Ассамблея, верные королю войска вскоре овладели внешними укреплениями; однако отказ короля даровать общее помилование объединил гарнизон в его решении стоять до конца. Бесстрашная Каллиопа стояла на балконе и, не обращая внимания на свист пролетавших мимо нее снарядов, кричала: «Мессолонги завоевали для Греции независимость, а Нафплион завоюет для нее свободу!»
В конце концов была объявлена обещанная амнистия, под которую не попали лишь девятнадцать участников заговора; их увезли французские и английские пароходы, и 20 апреля Хан вошел в Нафплион.
На острове Сирос порядок был восстановлен Циросом, знаменитым охотником за бандитами, который разгромил инсургентов на острове Китнос. Однако греков не обрадовала эта победа над другими греками; окруженное морем кладбище в Нафплионе сохранило останки тех, кто пал в 1862 году; убитых жителей Китноса объявили мучениками.
Министерство внутренних дел в своем секретном меморандуме сообщило королю о растущем недовольстве провинций (недовольными были рабочие), росте интеллектуального пролетариата, который не умел работать руками, но не мог получить постов на гражданской службе, а также об опасности, угрожавшей королю, если он не изменит свою «систему». Ему советовали объявить свободу выборов и уладить сложный вопрос о наследовании, назначив для православной страны православного наследника.
Эти аргументы поддержал Генри Эллиот, чрезвычайный посол Великобритании, который сообщил королю о том, что его шеф советует ему распустить нынешний совет министров и действовать в соответствии с конституцией.
Оттон выполнил первое из этих пожеланий; 7 июня засидевшаяся у власти администрация Мяулиса уступила место кабинету, который возглавил маршал двора Геннайос Колокотронис, сын знаменитого разбойника, по натуре своей солдат, а не государственный муж.
Новый премьер тоже убеждал Оттона решить вопрос о престолонаследии, а Рассел посоветовал греческому и баварскому послам в Лондоне отправить одного из сыновей принца Луитпольда в Грецию, чтобы он пожил там, не будучи еще совершеннолетним. Оттон настоял, чтобы от его племянника не требовали смены религии, пока он не станет совершеннолетним, а ждать этого осталось уже недолго – до января следующего года. Но сам Оттон лишился титула еще до конца этого года. Узнав о том, что в Греции ширится недовольство его правлением, король попытался привлечь внимание греков к «великой идее», горячим сторонником которой он стал в годы Крымской войны. В Италию были отправлены эмиссары Оттона, которым поручили договориться с Гарибальди, чтобы он помог спровоцировать восстание в Турции. В пользу черногорцев, в ту пору воевавших с Портой, была открыта подписка; король надеялся, что войну султану объявит и Сербия.
