Таково было положение дел, когда до Афин дошла весть, что «великий греческий остров» восстал. Делегеоргис, в ту пору министр иностранных дел, сначала хотел не только оказать критским повстанцам неофициальную помощь, но и поднять мятеж в Фессалии и Эпире.
Король, однако, положение которого сильно осложнилось, а с ним и премьер-министр Булгарис, понимая, что Греция не готова к войне с Турцией, решили не повторять опыта 1854 года, но ограничить помощь восставшим пассивным отношением к волонтерам, которые в массовом порядке уезжали на Крит. Они нашли себе талантливых лидеров в лице Коронайоса, командира национальной гвардии и вождя «сторонников Горы» во время уличных боев в Афинах в 1863 году, а также Зимбракакиса, критского офицера, служившего в греческой армии и получившего военное образование во Франции.
Восставшие разделили остров на три военных округа: западный защищал Зимбракакис, центральный – Коронайос и восточный – критский вождь Коракас. Маленький пароходик «Панэлленион», который был построен британскими инженерами, бесстрашно прорывал турецкую блокаду. Османским государственным мужам, составлявшим свои планы, пришлось учитывать и возможные осложнения в Сербии, мечтавшей избавиться от оставшихся в ней турецких гарнизонов.
Разгром восставших, которыми руководил Зимбракакис, 24 октября привел ко временному подавлению восстания, а некоторые соракиоты смогли даже договориться с турками. Однако Коронайосу вскоре удалось добиться победы на цент ральной позиции, и она воодушевила островитян на продолжение борьбы. Коронайос расположил свой штаб в монастыре Аркадион, хорошо укрепленном сооружении неподалеку от Ретимнона, которому суждено было стать ареной самой героической драмы этого восстания. За стенами этой обители нашли приют женщины и дети; в отсутствие Коронайоса его оборону возглавил Демакопулос, другой греческий офицер.
Мустафа решил взять эту священную крепость; но его горные пушки не смогли разрушить ее массивные сооружения, а солдаты и монахи с криками «Свобода или смерть!» на устах обороняли их целых два дня. «Никогда в нашей истории, – говорили островитяне, – не было такой битвы на Крите!»
Наконец 21 ноября туркам удалось разбить железные ворота; египтяне, подгоняемые штыками своих товарищей, ворвались во внутренний двор; тогда Манесис, аббат монастыря, бросил в пороховой погреб зажженную спичку. И защитники, и нападавшие нашли свою смерть в общей могиле.
Те, кто остался в живых и сложил оружие, поверив обещанию турок, что их жизнь будет сохранена, были, в большинстве своем, убиты; в трапезной пол стал красным от крови женщин и детей; а британский корреспондент, посетивший этот монастырь несколько месяцев спустя, обнаружил там обугленные и разложившиеся останки жертв, разбросанные на полу. Но героический гарнизон Аркадиона погиб не напрасно. Его сопротивление прославил в стихах поэт Парашос, он писал, что оно напомнило ему лучшие дни Древней Спарты.
Общественное мнение Европы было глубоко тронуто судьбой защитников монастыря; в Лондоне был создан фонд помощи критским беженцам; в Афинах появился комитет британских жителей, в состав которого вошел историк Финлей; к негодованию туркофильского кабинета Британии, перевозка 315 беженцев на корабле «Уверенность» вызвала пробританские демонстрации в Греции. Кумундурос, снова возглавивший правительство, с большим трудом сохранял нейтралитет, поскольку греки искренне сочувствовали жителям Крита. Это сочувствие было столь велико, что в Пирее вспыхнул мятеж. Здесь люди напали на отряд возвратившихся домой добровольцев, потерявших веру в победу Крита. Они заставили турецкие и французские суда, перевозившие этих солдат, уйти обратно в море.
В январе 1867 года два кабинета, до этого одобрявшие политику Турции, неожиданно изменили свое отношение к Криту. Стэнли, все еще не согласный с идеей объединения, предложил применить на Крите автономию, недавно проверенную в Ливане. Маркиз де Мустье, новый французский министр иностранных дел, который когда-то был послом в Стамбуле и, конечно же, симпатизировал туркам и во время своего недавнего визита в Афины разговаривал с греческим королем и членами его правительства с откровенностью, которая граничила с грубостью, пошел еще дальше. «Было бы гораздо лучше, – заявил он 24 января, – если Порта вообще откажется от Кандии [Крита], чем дарует ей автономию». Он считал, что эта страна для Турции потеряна, и добавил, что «Крит стал постоянной болью в ноге для империи, и будет лучше вообще ее отрезать, чем позволить гангрене расползтись по всему телу». Поэтому, по его мнению, союз с Грецией – «это единственный подходящий выход», хотя он, «не колеблясь, отдал бы также и Фессалию».
Горчаков, от имени России, также выступал за союз Крита с Грецией, как способ решения проблемы; и 30 марта все державы, за исключением Великобритании, поддержали предложение Франции позволить жителям Крита решить с помощью плебисцита, какая форма управления своим островом их больше устраивает: автономия, как у острова Самос, Молдаво-Валашская система или союз с Грецией. Никогда еще критский вопрос не был так близок к окончательному решению; а Фуад-паша, турецкий министр иностранных дел, заметил, что единственным утешением для него стал отказ британского правительства присоединиться к мнению других держав.
Изменившееся отношение держав и огромные потери Мустафы, из армии которого, насчитывавшей 17 850 человек, в Ханью вернулось лишь 6 тысяч, вынудили Порту пообещать собрать специальную комиссию в Стамбуле, куда жителям Крита было предложено прислать своих делегатов для разработки новой системы управления. Однако этот план не сработал, ибо делегаты явились в Стамбул весьма неохотно, а семь из них уехали раньше времени в качестве протеста.
А тем временем на Крите повстанцами Сфакии было сформировано временное правительство от имени короля Георга; губернатором острова был избран Деметриос Маврокордатос, бывший министр просвещения. Разочаровавшись в Мустафа-паше, султан отправил на Крит Омер-пашу, знаменитого генерала хорватского (или сербского) происхождения, с приказом взять командование на себя. Но Омер-паша был в ту пору уже весьма старым, полным самомнения человеком и недооценил сложности Критской кампании после своих побед в Черногории. Его план оттеснить восставших в горы Сфакии и уничтожить их здесь стоил ему, помимо раздоров между лидерами Крита, двух поражений, за которые он отомстил с жестокостью дикаря. В дневнике одного немецкого офицера, который участвовал в кампании, рассказывается, как Омер-паша «приказал дивизии казнить и насиловать» и как «все пленники были казнены или еще хуже».
По его приказу была воспроизведена казнь, примененная в 1823 году, когда отряд критян загнали в пещеру, развели у входа в нее огромный костер и все люди задохнулись в дыму.
Тем не менее восставшие, хотя и действовали поодиночке, сдаваться не желали. Коронайос почти уничтожил армию Омер-паши в ущелье между Ретимноном и Кандией (Ираклионом); Хаджи Михалес Яннарис, сын одноименного вождя «великого восстания», самый выдающийся герой этого, во многих стычках прославился своей отчаянной храбростью и небывалой силой, присущей этому критскому вождю. Корабль под названием «Аркадион» по имени знаменитого монастыря, купленный греческой колонией в Англии, совершал одно плавание за другим, прорывая блокаду острова. Когда же команда вынуждена была его сжечь, чтобы он не достался врагу, его место было вскоре занято другим судном, которое называлось «Энозис» («Союз»).
