– Я уже размышлял над этим вопросом: являюсь ли я суммой своих частей или чем-то иным?
– И каков ответ?
– Мое чувство бытия, моя личность, как это ни называй, не связаны с частями моего тела. Они живут в моем прошлом, в непрерывности моих нынешних мыслей и в моих надеждах на будущее. Я больше боюсь потерять память, чем конечность.
Эдит посмотрела на Охряника, который раскачивался и хихикал в кресле.
– Хотя я очень люблю эти руки, – весело прибавил Байрон и похлопал по установленной пластине на плече Эдит. – Ну вот. Готово. Как ты себя чувствуешь?
Эдит согнула запястье движителя, сгибая и распрямляя пальцы:
– Все хорошо.
– Ага! – воскликнул Охряник, Эдит с Байроном обернулись и увидели, как пилот поворачивается в кресле. – Это уравнение кривой.
– А что оно там делает? – спросила Эдит.
– Думаю, описывает анатомию трилобита, – сказал Охряник. Когда Байрон признался, что понятия не имеет об этих существах, пилот объяснил: – Это разновидность древнего членистоногого, вроде краба или скорпиона. У него есть покрытая броня и много конечностей, а некоторые имеют вилкообразный выступ спереди. Когда-то давно землей правили трилобиты. А потом они все погибли, когда… – Он замолчал и отмахнулся от подробностей. – Ну, не имеет значения. Все, что осталось от них сейчас, – это панцири. Может быть, когда-нибудь и с нами случится то же самое! Вся наша раса будет сведена к картинке в книге, которую напишет какой-то иной вид. – Такой вариант, похоже, казался ему весьма оптимистичным.
Не обращая внимания на лирическое отступление, Эдит спросила:
– Эти вычисления не связаны с текстом?
– Нет, текст – это скорее биологический обзор с картинками. Я думаю, что какая-то умная голова использовала диаграммы в качестве основы для некоторых очень новаторских подсчетов.
– С какой целью?
– У меня нет ни малейшего представления! – весело сказал Охряник. – Полагаю, что они могут быть полезны для идентификации нового вида или подвида трилобита или для построения модели.
– Я не понимаю, как модель вымершего краба может быть кому-то полезна. И уж точно она не стоит всех усилий, которые они предприняли, чтобы попытаться тайно вывезти книгу из кольцевого удела.
– Может быть, эти заметки не имеют отношения к делу. Откуда нам знать, что их не сделал какой-нибудь студент пятьдесят лет назад. – Охряник захлопнул книгу и посмотрел на каталожные номера, написанные на корешке. – Знаете, капитан, я мог бы быть вам полезнее, если бы принимал активное участие в расследовании. Я мог бы сойти на берег вместе с вами. Может, увидел бы что-то такое, что вы упустили из виду…
Эдит покачала головой до того, как он закончил:
– Об этом не может быть и речи.
– Но просто сидеть здесь – растрачивать таланты впустую. Я мог бы…
– Я не намерена с тобой спорить, пилот. Ты, предположительно, умер. Так что ты останешься здесь, на мостике… – Снова прозвучал таинственный сигнал тревоги. – И разберешься раз и навсегда с этим проклятым звуком.
Охряник расплылся в кретинской улыбке:
– Есть, капитан!
Веселый ответ встревожил Эдит. Бывший палач походил на снаряд, чей фитиль догорел, так ничего и не воспламенив. Она не понимала, имеют ли они дело с безобидным отказом взрыва или бомбой, которая вот-вот бабахнет, но у нее было предчувствие, что скоро это выяснит.
Когда на следующее утро Эдит открыла люк корабля, ее встретили совсем по-другому. Капитан порта Каллинс слонялся у конца трапа, а за его спиной стояла группа вооруженных людей. Опустился тяжелый туман – необычный подарок от облаков, которые окружали вершину Башни. Обычно безупречные усы начальника порта поникли под дождем. Он вытянул шею и попытался заглянуть мимо нее в корабль, пока люк был еще открыт, но она заслонила вид собой.
– Доброе утро, капитан Уинтерс! – Несмотря на увядшие усы, начальник порта казался гораздо спокойнее, чем накануне. – Надеюсь, вы хорошо спали?
– Прекрасно, спасибо. – Эдит попыталась пройти мимо него на крепкие балки причала, но Каллинс преградил ей путь.
– Конечно, это формальность, с которой мы обычно разбираемся по прибытии, но вчера был такой восхитительно насыщенный день, что на нее не хватило времени.
– Я не понимаю, о чем вы, – сказала Эдит.
– Об инспекции, разумеется. – Каллинс продемонстрировал большую лупу, словно это было бесспорное удостоверение или, возможно, волшебная палочка. – В рамках обязанностей капитана порта я должен осматривать каждый корабль, который причаливает здесь. Уверяю вас, это не займет и ми…
– Нет, – ответила Эдит.
– Прошу прощения?
– Нет, вы не можете осмотреть мой корабль.
Уверенность начальника порта дала трещину.
– Но… но таков закон.
– Позвольте мне быть предельно ясной, – сказала Эдит, наслаждаясь моментом мести этому человеку, который однажды выстрелил в нее, как в дикую собаку. Она выхватила увеличительное стекло из его рук. И, держа толстую линзу в ладони своего движителя, она сжимала поршни пальцев, пока стекло не лопнуло и не разлетелось сверкающими брызгами. – Если кто-нибудь попытается подняться на борт моего корабля, я взорву этот порт и всех его жителей, так что на лике Башни от них не останется и следа. – Она вернула ему изуродованный инструмент.
Усы начальника порта задрожали, он тупо рассматривал разбитую лупу.
Он не сопротивлялся, когда Эдит прошла мимо него и взглядом раздвинула его людей.
* * *
Когда она прибыла во дворец-попурри, привратник предложил ей подождать в Фойе Королевы, пока он доложит о гостье и выяснит пожелания короля.
Фойе Королевы было отделано кварцем, прозрачным, как свиной жир. Пол был завален декоративными пуфами и напольными подушками. Не желая опускаться на корточки, Эдит уселась на единственную свободную скамью с высокой спинкой, без всякой обивки, положив треуголку на колени. Она была вынуждена отбиваться от неоднократных попыток служанок и дворецких принести ей что-нибудь освежающее или развлекающее. Она отказалась от чая, утренних газет, полного завтрака, горячего шоколада, разнообразных пирожных, книги забавных лимериков, второго завтрака и бутылки шампанского. С каждым последующим предложением Эдит отвечала все более резко, пока наконец не замолчала совсем и только сердито посмотрела на несчастного лакея, который предложил ей массаж.
После часовой задержки швейцар пригласил капитана Уинтерс вернуться после обеда, когда самочувствие короля Леонида улучшится.
– Пожалуйста, передайте его величеству, что я с радостью подожду столько, сколько потребуется, чтобы он сдержал слово, – проговорила Эдит сквозь зубы.
Через пять минут швейцар вернулся и объявил, что король Леонид готов принять ее.
