Эдит последовала за швейцаром через набитые всякой всячиной покои дворца. Часто и без подсказок ее гид останавливался и указывал на какой-нибудь интересный предмет, который, конечно, требовал пояснений, чтобы воздать ему должное.
– Эта арфа – подарок короля Нуксора, а чинил ее королевский мастер арф Бланкенбург после того, как инструмент пострадал во время пожара. Камни этого очага подарены графом Коуэртом и привезены с его земель на берегу Феррийского моря, а заложены несравненным мастером-каменщиком Филипом Такером…
Выдержав несколько таких отступлений, Эдит наконец прервала швейцара:
– Послушайте, я понимаю, что вам было велено задержать меня как можно дольше. Но я и так прождала половину утра. Может быть, обойдемся без спектакля?
– Да, конечно, – сказал Леонид с порога соседней гостиной. Король был одет в черный жилет, рубашку с закатанными рукавами и полосатые брюки. Непослушные волосы были зачесаны назад. Он больше походил на банковского клерка в обеденный перерыв, чем на монарха. – Простите, что заставил вас ждать, капитан Уинтерс. Не желаете ли присоединиться ко мне на галерее?
Галерея второго этажа выходила на Кук-стрит и аркаду Кука, где множество хорошо одетых детей развлекались, танцуя кекуок, а также играя в кольцеброс, шаффлборд и тетербол.
– Простите, капитан. Сегодня День воздухоплавателя. Если позволите, мне нужно еще несколько минут, – сказал Леонид.
С помощью лакея король надел ярко-белый халат и вязаную шапочку, сшитую в виде оранжевого пламени свечи. Затем он подошел к перилам галереи, поднял руки, запрокинул голову и закричал.
Дети в галерее внизу взревели в ответ. С помощью посоха король зажег обетные свечи внутри бумажных фонариков, которые от этого раздувались и взлетали. В бумажную гондолу под каждым фонариком король поместил по блестящему пенни. Он отпускал эти подарки, один за другим, под одобрительный визг детей. Эдит заметила, что многие дети пришли с игрушечными ружьями и рогатками. Некоторые целились в сами фонарики, другие – в детей, мчащихся за падающими монетами. Чайного цвета огонек сместился на лету и поджег оболочку, которая его несла. Полдюжины ребятишек побежали скорее навстречу, чем прочь от огненного шара, когда тот шлепнулся на мостовую. Взрослые в соседних кафе вторили суматохе смутно различимым весельем.
Наблюдая за всеобщим хаосом, который вызвали фонарики, Эдит удивлялась, почему кто-то поощряет такой бедлам среди молодежи. Король Леонид заметил ее смятение и объяснил:
– Это называется пенни-война. И я думал то же самое, когда был моложе: чему же мы учим детей с помощью такой игры? Но знаете, что интересно: дети, которые занимаются стрельбой, редко получают приз. Часто монетки просто укатываются прочь, и даже тот, кто прибегает к фонарику первым, не всегда получает золото. Возможно, эти дети проведут остаток дня, жалуясь на несправедливость происходящего. Что, конечно же, и является уроком. Справедливости не существует. Я верю в любовь, случайность и красоту. Но думаю, жестоко притворяться, будто в мире существует справедливость.
У Эдит была другая интерпретация. Она считала, что так называемая пенни-война – высокомерный обман. Придуманные королем условия были нечестными и стимулировали дурное поведение, а в результате предсказуемо отчаянных действий он узрел некие поучительные достоинства. Трудно было слушать рассуждения старика о справедливости, когда он стоял и бросал крошки детям, словно голубям в парке.
Эдит как раз собиралась высказать свое мнение, когда появился брат короля Леонида. Опоясанный кушаком кронпринц, раскрасневшийся от ходьбы, казалось, удивился и огорчился, увидев капитана Уинтерс.
– Ну, происходящее выставляет меня в очень плохом свете, не так ли, Лео? А может, именно в этом и был смысл.
– Честное слово, Пипин, – сказал король, отгоняя слуг, которые помогали ему запускать монетную флотилию. – Как же я могу быть виноват в твоей ошибке?
– Это не моя ошибка! – рявкнул казначей, заложив большие пальцы за отвороты слишком длинного сюртука оранжево-желтого цвета. – Я уже говорил вчера вечером, что вина лежит на архивариусе.
– Мне очень жаль, что вам пришлось стать свидетельницей этой сцены, капитан Уинтерс. Я надеялся избавить вас от подобного. – Король Леонид снял с головы «чулок», изображающий пламя свечи.
– Я не понимаю, – сказала Эдит.
– Похоже, мой брат потерял след картины Сфинкса.
– Я же сказал тебе, что знаю, где она! – Ле Мезурье вытащил из кармана жилета небольшой блокнот. Открыл его и перелистнул страницу. – Смотри сюда – «Внучка Зодчего» лежит в сто втором шкафчике на третьей полке под дедушкиной коллекцией оловянных трутниц и над тиарой принцессы Ханны, захваченной во время битвы у порта Эклс. – Выпятив птичью грудь, казначей энергично постучал по блокноту. – Вот же, написано!
– Вы что, потеряли ее? – сказала Эдит.
– Она не потерялась! – Ле Мезурье погладил рыжую челку. – Просто лежит не там, где должна. Дело уже находится на стадии проверки. Я никогда не проваливал ни одного аудита. Никогда! Я уверен, что скоро этот предмет будет у меня в руках.
– Мне очень жаль, капитан. Это непростительно, – сказал король, стыдясь за своего брата. – Сокровищница поразительно огромна и, к сожалению, не так хорошо организована, как нам бы хотелось. Мы иногда теряем одну драгоценность среди других. Но мои хранилища абсолютно безопасны, и это всего лишь вопрос нескольких часов, пока мы не найдем и не доставим вам «Внучку Зодчего». А пока я прошу вас проявить терпение.
Войдя во дворец, Эдит сняла треуголку. Все это время она держала ее в руке или под мышкой, но теперь снова надела.
– Понимаю. Я вернусь утром, ваше величество. Надеюсь, это даст вам достаточно времени, чтобы просеять свои закрома и найти мою картину.
Глава десятая
Если вы лжете громко и достаточно долго, это в конечном итоге становится правдой.
Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»
Не знаю, зачем ты пришла, если не собираешься ничего есть, – сказала Хейст, откусывая огромный кусок шоколадного эклера.
– Я уже съела тортик, пирожок и кексик. Если съем еще что-нибудь сладкое, все тут же вернется обратно, – ответила Эдит, радуясь тому, что покидает последнюю пекарню на их маршруте.
Удивительно, что посреди плотной толпы и хрупких витрин с изысканно разложенными тортиками она ничего не задела локтем. И никого не ударила.
Последние десять минут Хейст провела, поедая сливочные пирожные и с нескрываемым удовольствием слушая, как Эдит жалуется на свое утро, но теперь блюстительница, похоже, была готова продолжить разговор.
– Итак, вывод: Сфинкс хочет вернуть свою старую картину. Они ее потеряли. И что теперь?
– Думаю, я вернусь утром, – сказала Эдит.
– И на этот раз я покажу тебе, как все сделать правильно, – сказала Хейст, разглядывая эклеры, выставленные в витрине соседней булочной.
