Хотя мостик был заполнен людьми с обнаженными мечами, лишь немногие оказались достаточно быстры, чтобы вступить в противоборство и уж тем более по-настоящему ранить Красную Руку. Безумный убийца уклонился от рапиры, прижался животом к животу противника и ударил новобранца в ухо стилетом. Этот короткий, едва заметный удар сразу же прикончил рядового.
Красивый унтер-офицер, который отличился перед дамами Пелфии как искусный фехтовальщик и агрессивный дуэлянт, с такой силой ударил Красную Руку в спину, что половина клинка вышла из груди сумасшедшего, где и застряла. Вместо того чтобы утихомирить Красную Руку, рана лишь подстегнула его. Красивый мечник потерял хватку на рукояти, когда палач повернулся к нему лицом, а затем лишился жизни, когда убийца обнял его, пронзив сердце острием его же оружия.
Увидев человека с лягушачьим брюхом, прыгающего с мечом в груди, остатки отряда генерала окончательно потеряли самообладание. Их слабеющему мужеству нисколько не помогали вопли Красной Руки:
– Не бойтесь темноты, друзья, ибо она полна звезд!
Вместо того чтобы согласованным образом давить на демона, люди Эйгенграу мешали друг другу, пытаясь уйти от него. Красная Рука воспользовался их замешательством с жестоким проворством: он пронзил горло одному и висок – еще двум. Забыв о приказе генерала, люди выхватили пистолеты. Но попытки выстрелить в подпрыгивающую, хохочущую мишень заканчивались либо беспорядочной пальбой и беспомощным звоном рикошета, либо непреднамеренной казнью собратьев по оружию.
Эйгенграу повидал достаточно сражений, чтобы распознать разгром. Единственным, что его медлительность могла привнести в эту битву, был еще один труп.
Он решил перегруппироваться. Он соберет остальных своих людей, вытащит Красную Руку в коридор и напичкает его всеми шариками и свинцовыми пулями, которые у них есть.
А если это не сработает, он призовет наследного принца, чтобы тот выстрелил из пушек «Арарата» по оболочке корабля. И пусть гравитация возьмет и судно, и дьявола в свои нечестивые объятия.
Байрон сидел на корточках в машинном отделении, заткнув уши пальцами. Орудийная палуба звенела от выстрелов, топота Фердинанда и ужасных криков. Более удачливых солдат убило рикошетами и беспорядочными выстрелами паникующих товарищей. Те, кому не повезло, попали под колоссальные ступни Фердинанда, когда он метался туда-сюда по палубе, или же их подбирали и сжимали в бескостное желе его мощные паровые руки.
Байрон не мог смотреть на это долго.
Оленю было стыдно – за тот абсолютный недостаток мужества, который пробудила в нем чрезвычайная ситуация. В прошлом он не раз задавался вопросом, окажется ли героем или трусом, если ему представится возможность себя проявить. Естественно, он льстил своему самолюбию, воображая, что если его когда-нибудь призовут к действию, то его охватит такой дух доблести и самообладания, что враги задрожат перед ним. По крайней мере, он думал, что не убежит и не спрячется в чулане при первых признаках опасности. Однако инстинкт бегства оказался непобедимым.
Но когда Байрон съежился, забившись спиной в угол, в нем начал расти новый страх. Он стал таким огромным, что затмил даже смертельный ужас. Потому что было кое-что хуже смерти: дожить до мрачного будущего. Неужели он действительно хочет выжить, если Эдит погибнет? Неужели он хочет быть последним человеком, оставшимся в живых? Неужели он хочет, чтобы его взяли в плен, допросили, пытали или, что еще хуже, выставили на всеобщее обозрение, публично выпороли и всю оставшуюся жизнь рассматривали как любопытное чудище? Разве быстрая смерть в битве за друзей не предпочтительнее долгой жизни, полной страданий и унижений?
Он вытащил пальцы из ушей. Грохот выстрелов и гул поршней Фердинанда сотрясали его до нутра. Он приоткрыл пистолет, ухватил край стреляной гильзы и заменил ее новым патроном, извлеченным из кармана жилета. Встал, держа пистолет в далеко отведенной руке, как будто пойманную за хвост гадюку, и сосчитал до трех.
Когда Байрон вышел в открытую дверь машинного отделения, готовый сражаться не на жизнь, а на смерть, его встретила внезапная тишина.
Швейцар Сфинкса с лицом-циферблатом стоял в центре палубы среди разбросанных трупов двух дюжин мужчин. Некоторые мертвецы лежали поверх богато украшенных пушек там, куда их бросил Фердинанд. Темная кровь залила потолок, забрызгала стены и струилась под ногами. Это была совершеннейшая бойня; вонь запекшейся крови, внутренностей и дыма вызывала тошноту.
Громадный Фердинанд пытался поставить на ноги солдата. Шея мужчины была сломана, но черный железный локомотив все равно попытался поставить его вертикально. Лодыжки трупа подвернулись, и солдат упал, как только Фердинанд отпустил его. Простодушный швейцар, казалось, сожалел о содеянном, а точнее, не вполне понимал, что произошло. Байрон задумался, как объяснить смерть существу с душой, как у музыкальной шкатулки.
Бледный свет похожего на часы лица Фердинанда потускнел, когда он открыл ящик в груди и вытащил музыкальный цилиндр из люльки. Он положил его в другой ящик и заменил новым барабаном. Жалобная песня, которая зазвучала из его груди, напомнила Байрону завывание рожка на похоронах.
Байрон и Фердинанд одновременно услышали топот сапог. Скорбящий движитель развернулся, его пустое лицо ярко вспыхнуло.
С другого конца средней палубы навстречу ему шагал генерал Эйгенграу, держа наготове пушку на бедре, его плащ развевался веером. Звук выстрела оказался таким громким, что у Байрона отчаянно забилось сердце.
Фердинанд снова повернулся, демонстрируя Байрону черную дыру посреди разбитого лица. Музыка прекратилась. Великан потянулся, чтобы дотронуться до раны, и оставшееся матовое стекло рассыпалось звонким дождем. Внутри темного машинного нутра Байрон увидел голову и плечи собаки, подвешенные в матрице из черных труб и резиновых кабелей. Из серой морды пса хлынула кровь. Веки его темных глаз задрожали от смертельной усталости. Фердинанд упал лицом вперед и рухнул на палубу с такой силой, что сотрясение едва не сбило Байрона с ног.
Но олень не упал. У него голова шла кругом от только что увиденного, но эмоции сосредоточились на цели быстрее, чем мысли.
Байрон бросился на генерала, блея от ярости. Он поднял пистолет и выстрелил. И на этот раз не промахнулся.
* * *
Эйгенграу отступил на орудийную палубу, чтобы собрать своих людей, но обнаружил их лежащими у ног некоего паровоза с руками и ногами. В тот же миг он почувствовал, что с него довольно этого ужасного корабля и чудовищной команды.
Поэтому генерал выстрелил монстру в середину лица, похожего на тарелку. Он ожидал, что рана не окажет воздействия, но, наблюдая за падением локомотива, воспрянул духом: чудовищ Сфинкса все-таки можно убить. И их немного, что обнадеживало. Однако когда он начал подсчитывать, насколько большое подкрепление понадобится, чтобы справиться с Красной Рукой, однорогий зверь, прятавшийся за заводным голиафом, бросился на него с револьвером в руке, крича, как козел.
