– Я увижу, как тебя припрут к Стене Воздаяния, ты, шлюха с жестяной рукой! – выплюнул герцог ей в ответ.
– В самом деле? – сказала она, убирая его руку от раны. Ее железные пальцы полностью обхватили кисть. – Возможно, мне следует сформулировать это как вопрос: ты сделал Тома ходом и надел на него…
– Да! – закричал герцог ей в лицо. – Да, я надел этому грязючнику банку на голову и бросил его на Тропу! Я сделал это несколько дней назад. Он уже мертв!
– Понятно, – сказала Эдит.
Хруст ломающихся костей заглушил крики герцога. Он пытался брыкаться и отбиваться от нее, но чем больше сопротивлялся, тем сильнее она сжимала, пока наконец он не лег на спину, умоляя ее остановиться. Она ослабила хватку.
– Дай мне другую руку.
Он захныкал и покачал головой, и она снова применила силу.
Когда Эдит увидела кровь герцога струящейся между черными полосками ее пальцев, она ничего не почувствовала. Она подумала о том, что Том лежит мертвый в каком-то неосвещенном туннеле, голова его погребена, а тело обнажено. Но ужасное видение только усилило оцепенение в душе.
Не так давно Том поделился своим страхом, что пиратская жизнь губит Волету, превращает некогда неопытную девушку в безжалостную женщину. Он винил в этой перемене сложности их жизни, шрамы от лишений, жестокости и потерь – некое подобие трения, которое превращало нежную кожу в бесчувственную мозоль.
Наблюдая словно со стороны за тем, как она хладнокровно пытает герцога, Эдит поняла, что для нее уже слишком поздно. Мозоль, которую она создала, чтобы защитить себя, разрослась слишком глубоко. Достигла сердца и сделала его твердым, как рог.
Визжащий герцог протянул неповрежденную руку.
Она взяла ее и сказала:
– Я научилась жить с одной рукой. Я могу сказать тебе, что это непросто. Иногда просыпаешься в гневе и ложишься спать, чуть не плача от разочарования. – Она посмотрела на дрожащие кончики его пальцев, торчащие из железной хватки. – Но я думаю, что даже в худшие дни с одной рукой лучше, чем без нее. Разве ты не согласен? – Она выдержала достаточно долгую паузу, чтобы он провыл нечто утвердительное. – Я всегда предпочитала пожимать людям руки, когда мы давали друг другу слово. Итак, вот мое обещание вам, сэр герцог: если когда-нибудь от вас донесется хоть словечко или ваша тень объявится вблизи от Марии, я вернусь и раздавлю все ваши косточки по одной зараз. По-вашему, это справедливо? Вы готовы пожать мне руку? – Эдит говорила с ним беззаботным тоном, словно со щенком. Герцог нетерпеливо кивнул. Она дважды тряхнула его руку и сказала: – Вот и славно.
– Я готова! – крикнула Мария с порога.
Эдит обернулась и увидела, что она прижимает к груди спеленатого младенца.
Капитан Уинтерс встала, и комната, казалось, поднялась вместе с ней. Эдит потребовалась вся концентрация, чтобы пересечь открытое пространство. Пол накренился, как палуба корабля.
– Кто это у тебя? – спросила она.
– Оливет, – сказала Мария, покачивая ребенка на руках. – Она моя дочь. Моя и Тома.
Мария откинула покрывало, показав младенца, щурящегося от сонливости и новизны жизни.
– Она очень красивая, – тихо сказала Эдит.
На ее глазах выступили слезы. Любуясь детским личиком, Эдит почувствовала прилив облегчения оттого, что не совсем утратила способность удивляться и страдать.
Затем она почувствовала, как в душе ее поселилась новая тяжесть – тяжесть блуждающей надежды и неуместной привязанности. Это ощущение было таким же нелегким, как и ее рука, и, как она знала, таким же постоянным.
На борту «Авангарда» Байрон легонько постучал в дверь большой каюты, где Ирен наблюдала за Волетой. Амазонка едва помещалась в кресле и все же выглядела такой маленькой, какой Байрон никогда ее не видел. Она сидела, упираясь локтями в колени и спрятав лицо в ладонях. Волета, все еще аккуратно укрытая одеялом, выглядела умиротворенной, но было ли это безмятежностью смерти или дремотой, никто не понимал.
Услышав стук, Ирен подняла голову. Ее глаза были красными и воспаленными.
– Там снаружи кто-то есть, и ему что-то нужно, – сказал Байрон. – Я думал, она уйдет, но она уже полчаса слоняется без дела. Я действительно не считаю нужным открывать дверь. Мне очень жаль тебя отвлекать, но не могла бы ты пойти посмотреть, что она хочет?
Ирен похлопала по покрывалу, рядом с рукой Волеты, и с ворчанием встала:
– Останься с ней. Я сейчас вернусь.
Она сняла пистолет в кобуре с вешалки у двери и пошла посмотреть, кто там расхаживает по порту.
Амазонка открыла люк. Утреннее солнце приукрасило царящее вокруг опустошение льстивым румянцем. Несколько сплетающихся струек дыма – вот и все, что осталось от костров. У подножия импровизированного трапа, между чемоданом и крытой птичьей клеткой, стояла спиной к кораблю миниатюрная женщина.
Энн обернулась на звук открывающегося люка и неуверенно улыбнулась Ирен:
– Доброе утро! Похоже, с тех пор как я в последний раз выходила из дома, тут кое-что переделали. Немного экстремально, но ты же знаешь, как непредсказуема мода. – Легкомысленный тон Энн скрыл нервную дрожь в ее голосе. – Но, боже мой, у вас же волшебный корабль! Только взгляни на него. Он как бы плавает, верно? Как… как иголка на воде. Очень красивый! Я уверена, что остальные суда сгорают от зависти.
Ирен ничего не ответила и зашагала вниз по наклонным доскам на обугленный пирс. Она встала перед Энн; ее руки свободно висели по бокам, а на лице застыла угроза.
Гувернантка наклонилась за клеткой, приподняла край чехла и показала Писклю, свернувшуюся калачиком на шали внутри. Черные глаза белки были круглыми от страха.
– Я осознала, что вы с леди Волетой уехали в такой спешке, что не было времени забрать ее любимицу. Вот и решила принести ее сюда.
Однако Ирен ничего не сказала. Энн сглотнула ком в горле и поставила клетку обратно. Махнула рукой в сторону маленького чемоданчика:
– Я недавно обнаружила, что ищу новую работу. Мы с леди Ксенией расстались, я бы сказала по-дружески, но такое слово было бы для нее и неточным, и сбивающим с толку. Так что вместо этого я скажу, что теперь сама по себе. Хотела спросить, не нужна ли вам опытная гувернантка или начинающий юнга. – Энн увидела, как слезы выступили в уголках глаз Ирен, и ее болтовня стихла. – О, Ирен, дорогая, что случилось? Что произошло?
Ирен опустилась на колено и заключила Энн в объятия, в которых хрупкая женщина едва не утонула. Она заплакала, и каждый всхлип заканчивался судорожным вздохом. Энн погладила ее по жестким волосам, утешительно прошептала что-то на ухо и стала ждать, когда потоп, который наконец прорвал плотину, утихнет.
Глава восемнадцатая
Память не похожа на коробку с канцелярскими принадлежностями, которые легко просматривать, перекладывать и читать. Нет, воспоминания накапливаются, как листья на лесной подстилке. Они неровные и хрупкие. Они крошатся и ломаются при осмотре. И чем глубже продвигаешься, тем сильнее они превращаются в почву.
