– Не разговаривай с караульными, – сказал Джон без намека на обычное легкомыслие. – Опусти голову и, если сможешь, не отпускай мою руку. Когда открываются ворота, всегда найдется несколько идиотов, которые попытаются ворваться внутрь. Если ты упадешь, тебя растопчут, а меня растопчут при попытке спасти тебя. Не бойся размахивать руками. Только постарайся не ударить меня.
Воинственный голос приказал остановиться и поднять руки, что они и сделали, хотя Сенлину и пришлось разжать хватку. Он мог только прислушиваться и пытаться угадать, что происходит: со всех сторон доносились звуки тяжелых шагов. Ему показалось, что он насчитал по меньшей мере восемь человек, но не был уверен. Он услышал скрип кожаных доспехов и лязг оружия. Кто-то крикнул: «Посмотрите-ка на чайник!» Затем раздался смех, и последовал сильный удар по голове. Он вздрогнул и съежился, хотя и не представлял, в каком направлении безопаснее.
Более властный голос сказал:
– Прекратить! Откройте внутреннюю дверь!
Грохот цепей и лязг шестеренок пробежали сквозь клобук и пронзили череп Сенлина. Он задышал тяжелее и поэтому пропустил следующую команду. Приклад винтовки ткнул его в спину. Он споткнулся, налетев на широкую стену мускулов, которая, как он мог только надеяться, принадлежала Тарру.
Позади что-то громыхнуло. Ощупав все вокруг, Сенлин обнаружил, что они закрыты внутри какого-то желоба. Чуть впереди Тарру крикнул:
– Они открывают ворота. Держись, Том! Держись!
У Сенлина было достаточно времени и здравого смысла, чтобы нащупать руку друга. Он ухватился за нее. Затем наружная решетка открылась, и волной обезумевших тел их отбросило назад, к закрытым воротам. Он почувствовал, как напряглись и затряслись мышцы Тарру. Железный Медведь, казалось, умудрялся отбрасывать некоторых ходов назад, но, когда он это делал, другие протискивались под его руками и прижимали Сенлина к грубой древесине решетчатых ворот.
Сенлин ослабил хватку, но, вспомнив совет друга-здоровяка, принялся вслепую колотить по буйству рук, кулаков и коленей, которые атаковали его. Он услышал с проблеском удовлетворения, как кто-то разбил костяшки о клобук. Одни руки тянули его за собой, пытаясь оттащить от двери, другие толкали назад, словно собираясь использовать его как таран. Неровные ногти царапали голую грудь, локти барабанили по ребрам. Он начал соскальзывать вниз и понял, что еще мгновение – и его затопчут.
Что-то похожее на посох ударило по клобуку, и посреди хаоса раздался хриплый крик:
– Винтовки!
Затем последовала вспышка жара, воздух наполнился дымом и зазвенел колокол – все выше и выше, не затихая.
Давка, которая за мгновение до этого пригвоздила его к двери, прекратилась. Он заковылял вперед, спотыкаясь о тонкие и безжизненные конечности. Гладкая каменная дорожка под ним обрывалась, уступая место рыхлым, неустойчивым обломкам. Он раскинул руки, но ничего и никого не почувствовал. Ему пришло в голову, что он, возможно, стоит на краю огромной пропасти; от этой мысли закружилась голова, и Сенлин упал на четвереньки.
Он выкашлял из легких дым от выстрела, но здешний воздух был настолько отвратительным, что его едва не стошнило. Зловоние напомнило о штормовых приливах, которые обрушивались на Исо: высокая вода выбрасывала на берег горы рыбы и водорослей, которые потом гнили на солнце.
Если Тарру застрелили в туннеле у ворот, Сенлин точно знал, что делать. Он найдет камень и будет бить им по застежке на горле. Он снимет клобук любым способом, даже если придется перерезать себе горло.
Через мгновение после того, как саморазрушительное желание промелькнуло в голове, он упрекнул себя. Нет, он не станет выполнять за герцога грязную работу. Вил оказался достаточно глупым, чтобы оставить его в живых. Сенлин верил угрозам герцога, верил, что тот убьет Оливет только для того, чтобы досадить ему и запугать Марию. Но так же как Сенлин недооценил своего врага, герцог недооценил его самого: его находчивость, его решимость и силу его друзей. Он не хнычущий директор Рыбье Брюхо! Он умеет выживать, интриговать, он человек из облаков! Он не умрет здесь, в этой вони, с банкой на голове. Нет! Он на дне дна, в самой глубокой сточной канаве. Он не может опуститься ниже. Дальше только смерть или воскресение, так пусть же воскресение и начнется!
Он вскочил на ноги, поднял руки и пригрозил кулаками окружавшей его тьме.
Вышел несколько театральный жест, но ему было все равно. Он взревел в своей тюрьме, помня о тех жизнях, которые был полон решимости спасти.
Когда звон в ушах стих и звук его голоса отдалился, он почувствовал, как большая рука легла ему на плечо. И через глазок возле уха услышал крик Тарру:
– Да, да, мы живы. Мы выжили. Поздравляю. Но ты же понимаешь, что потерял свою набедренную повязку? Люди смотрят. Может, не стоит так трястись?
В панике Сенлин наклонился, чтобы прикрыться, но обнаружил саронг на положенном месте. От грохочущего смеха Тарру Сенлин вспыхнул от гнева:
– Как ты можешь шутить в такой момент?
Смех Тарру прервал уродливый стон.
– Ну что ж, если предпочитаешь провести последние дни в слезах, директор, я сделаю одолжение. Уверен, что смогу вспомнить одну-две грустные баллады. – К удивлению Сенлина, Тарру покачнулся. Он едва успел поймать своего тяжелого друга. – Но у тебя же ведро на голове, а меня подстрелили. Я бы сказал, что сейчас самое подходящее время для шуток.
Черная тропа на каждом шагу была необычно извилистой. Казалось, она создана для того, чтобы спотыкаться, выворачивать лодыжки и колоть пятки. Сенлин предпочел бы пригнуться и ползти на четвереньках, чтобы ощущать ловушки, которых не видел, но Тарру не мог идти без посторонней помощи. Поэтому Сенлин играл роль костыля, а Тарру – глаз, направляя друга потоком указаний:
– Немного левее, директор. Пригнись чуть-чуть. Вот, хорошо. Здесь еще одна дыра. А потом – большой шаг вперед. Полегче, полегче! Направо… еще немного. Вот.
Когда они падали, то падали вместе, растянувшись на неровной скале. Они пользовались каждым падением как возможностью отдышаться, и пока они хрипели и пыхтели, Сенлин расспрашивал, куда они идут, и как выглядит Тропа, и что за звуки раздаются в темноте? Оказалось, что даже мрачная картина Черной тропы, нарисованная Тарру, была предпочтительнее того, что подбрасывало его воображение.
Тарру признался, что у него в мыслях не было какого-то конкретного пункта назначения. Сейчас ему хотелось одного – чтобы между ними и заставой возникло расстояние побольше. Заставы, по его словам, заработали дурную репутацию. Отчаявшиеся и бесчестные собирались там, ожидая новичков на Тропе, чтобы ими воспользоваться.
На ошейнике каждого хода висела железная подвеска, называемая «должок», в которой содержалась история долгов хода. Должки были запечатаны воском и проштампованы эмблемами тех кольцевых уделов, где они в последний раз подвергались инспекции. Ходам без должков или с испорченным должком не разрешалось брать новые грузы, что, по существу, превращало их в узников Черной тропы с весьма скромной надеждой на спасение честным путем.
