– Если вы хотите арестовать меня, генерал, то арестуйте. Но я буду защищать свою гостью!
Эйгенграу допил разбавленный джин со дна стакана.
– Только постарайтесь не промахнуться, милорд.
– Подождите! – закричала Волета.
Толпа расступилась. Ее пурпурное платье выделялось, как синяк на фоне оранжевой стены.
Маркиз в замешательстве опустил ружье:
– Прошу прощения?
– Вы не можете его застрелить. Он никому не причиняет вреда. – Волета воспользовалась тем, что толпа расступилась, и подошла к нему ближе.
– Но он беспокоит мою гостью, – сказал де Кларк со всей властностью, на которую был способен.
– Мелочность не подходит человеку вашего положения, милорд, – сказала Волета дипломатичным тоном, которым Байрон мог бы гордиться.
– Я бы не назвал соблюдение долга мелочным!
– Но вы же поступаете не по долгу службы, – сказала Волета, чей вкус к дипломатии истощился. – Вы просто завидуете, потому что птица лучше одета.
Гости ахнули. Маркиз выглядел озадаченным.
– Моя дорогая девочка, эту одежду сшил Рольф де Витт, тот самый де Витт! В мире одежды он все равно что солнце в небесах. Ребра моего пояса сделаны из китового уса. Парик – из садового шелка. Чулки привезли из Берма, а башмаки – из шкуры осетра, сшиты сапожниками из ателье «Хэрриот и сын». Я – тот самый источник, из которого проистекает мода!
Гости одобрительно зашумели и ухмыльнулись Волете.
– И все же, милорд, вы знаете, как быстро умирает даже лучшая мода! – сказала Волета голосом, который заглушил взрывы смеха. – Я имею в виду, что такое мода, как не желание не выделяться одеждой из прочего стада? – Заложив руки за спину и нахмурив брови, она приняла чопорную лекторскую позу, которой научилась у Сенлина. Гости, которые еще минуту назад перешептывались, теперь внимательно ее слушали. – Мы притворяемся, что мода существует, чтобы выразить наш внутренний мир, но для того, что было создано во имя отличий, она как-то уж слишком способствует сходству, не так ли? Чтобы быть модным, надо притвориться, будто то, что хорошо смотрится на толпе, идет и тебе самому. И мы делаем вид, что все выглядим хорошо, потому что боимся, как бы нас не осудили. Мы боимся, что нас выделят из толпы.
– Я всегда выделяюсь! – фыркнул маркиз. – Мой шкаф с одеждой – это душа авангарда.
– Но мода не меняется, потому что мы нашли лучший способ одеваться. Нет, она развивается, чтобы все мы тревожились: уж не постарели ли мы, не оторвались ли от жизни. Мода существует, чтобы исключить тех, кто слишком беден, чтобы позволить ее себе и пристыдить тех, кто равнодушен к подобной суете. Но почему мы должны наказывать попугая за нашу неуверенность в себе? Я думаю, он выглядит очень красиво в синих рукавах и желтом жилете. Он не полетел покупать оранжевую накидку только потому, что это сделали все остальные. Он совершенно самодостаточен, ему уютно в собственных перьях. Я думаю, что он лучше, чем просто модник. Он уверен в своей красоте.
Маркиз пристально посмотрел на нее в наступившей тишине. Казалось, он забыл, с чего началось это представление. Передав винтовку лакею, он вытянул руки в пропасть между городскими кварталами и трижды резко хлопнул в ладоши над улицей. Попугай захлопал крыльями, а затем сорвался и полетел вдоль улицы.
– Ну вот. Чудище исчезло, – безрадостно сказал маркиз.
Он объявил, что сейчас подадут портвейн и клубнику в гостиной, и прошел мимо Волеты, не глядя на нее.
Внимание, которым Волета на короткое время завладела, рухнуло. Многие лица вокруг нее сморщились от обиды и отвращения.
Леди Фортюне пронзила взглядом редеющую толпу и посмотрела на нее с такой жестокой усмешкой, что грим на губах потрескался.
– Считаете себя умной, верно? На самом деле вы просто грубиянка! – Дама набрала воздуха в грудь, словно собираясь плюнуть, а потом прошипела: – Если ты еще раз мне помешаешь, я тебе нос отрежу!
И, подхватив шлейф платья, она зашагала прочь, высоко задрав подбородок.
Волета смотрела ей вслед, и ее взгляд упал на Ксению, стоявшую у дверей балкона, сжав кулаки и выпятив нижнюю губу. Волета начала что-то ей говорить, но Ксения оборвала ее криком:
– Ну почему ты такая дура?
А потом молодая леди топнула ногой и убежала, пряча лицо в ладонях.
Волета почувствовала подступающую тошноту сожаления. Успешный блеф, благодаря которому удалось завоевать расположение короля, подарил ей иллюзию по поводу собственного обаяния. Но одним махом она растратила то скудное расположение пелфийцев, которое сумела накопить. Она оскорбила то, что представляло собой развлечение и род занятий для половины знати кольцевого удела. Она могла бы просто взмолиться, чтобы птице сохранили жизнь, попросить хозяина вечеринки пощадить попугая в качестве личного одолжения. Но вместо этого она решила подколоть маркиза и его увлечение модой, потому что находила его самого глупым, а его страсти – дурацкими. Волета насмехалась над ним за то, что он перепутал свои склонности с долгом, но разве она поступила иначе?
Волета поискала Ирен поверх голов гостей внутри. Она нашла подругу стоящей перед картиной с изображением мрачного леса. Волета почувствовала угрызения совести, когда увидела выражение лица Ирен. Она сразу же поняла, что «гувернантка» наблюдала всю эту непродуманную сцену. Амазонка выглядела разочарованной, но не удивленной.
Если Волета и хотела получить отсрочку от расспросов других гостей, то ей это удалось. Ее избегали до самого конца вечеринки, которая, похоже, закончилась быстрее, чем хотелось бы маркизу. Когда гости начали забирать верхнюю одежду и направляться к выходу, де Кларк забегал вокруг с возрастающим волнением, уверяя всех, что празднество еще далеко не закончено. Они могли бы поиграть в шарады, в карты или в облом. Он мог бы принести коллекцию редких коньяков. Ксения могла бы дать концерт, и они могли бы танцевать на его мебели. Ни одна попытка не задержала исход. До полуночи оставалось еще несколько часов, когда последний гость вырвался из объятий хозяина и выбежал за дверь.
Появились швабры и метлы, и слуги маркиза принялись убирать впечатляющий беспорядок, оставленный гостями. Маркиз объявил, что идет спать, но сначала остановился помочиться в камин. Энн проводила Волету и Ирен в их комнату, где багаж, наконец выпущенный таможней, ждал их аккуратной горой. Ксения послала Энн сказать Волете, что не придет пожелать ей спокойной ночи, и это пренебрежение подчеркивалось молчанием Ирен. Волета никак не могла решить, то ли Ирен молчит, потому что не знает, что сказать, то ли она точно знает, что сказать, но не хочет этого говорить из опасения начать ссору. Хотя Волета не стала бы с ней спорить. Она знала, что заслужила нагоняй.
Их спальня была большой и хорошо обставленной, включая маленькую кровать в углу, где обычно спала гувернантка. Сразу стало ясно, что Ирен там не поместится, и, поскольку главная кровать была огромной, Волета настояла, чтобы они разделили ее. Она надеялась, что этот жест вызовет какой-нибудь разговор, но безрезультатно. Волета спрятала Писклю в маленькое гнездышко из шарфов на комоде, а Ирен выключила лампы. Они переоделись в ночные рубашки, упакованные Байроном, – длинные, белые и теплые. Они забрались под богато украшенные одеяла среди высоких зубчатых столбиков кровати, и Волета пискнула: «Спокойной ночи». Вместо ответа Ирен испустила глубокий вздох, от которого содрогнулся матрас.
