– Иногда достаточно быть услышанным. По крайней мере, так я себе говорю, – сказала Энн. – Могу я вас кое о чем спросить? Как думаете, сколько лет леди Ксении?
Ирен на мгновение задумалась.
– Семь?
Энн рассмеялась:
– Нет, правда.
– Ну не знаю. Шестнадцать, семнадцать? Теперь уже трудно сказать наверняка.
– Ей двадцать три года.
– Неужели? – Ирен посмотрела на глупую золотоволосую леди, прыгающую по комнате.
– Чем старше она становится, тем ребячливее себя ведет. Она боится, что однажды отец проснется и поймет, что его идеальная маленькая девочка превратилась в идеальную старую деву. И она из главной героини вечеринок отца станет мельничным жерновом в его гостиной. Пелфия не слишком добра к дамам, которые не выходят замуж. Честно говоря, она не очень добра по отношению к дамам в целом, но инфантильное поведение Ксении мешает многим хорошим перспективам. За последние месяцы и годы она получила несколько предложений, в том числе от вполне достойных молодых аристократов, но твердо решила занять более высокое место при дворе. Ей нужен по меньшей мере герцог.
– Значит, все это только притворство?
– Я не знаю, так ли это сейчас. Если достаточно долго притворяться кем-то, то в конце концов становишься им, верно?
– Энн! Энн, скажи папеньке, что мне нужна белка. Вот такая белка, – сказала Ксения, указывая на Писклю, которая сидела на голове у Волеты и покусывала ее волосы. – Скажи ему, что если я не получу белку, то сделаю предложение графу Орлеану, и все наши дети будут толстыми, уродливыми дурашками.
Энн храбро улыбнулась:
– Я сообщу о срочности просьбы миледи. – Она положила свою маленькую ладошку на мускулистую руку Ирен, сжала ее и прошептала: – Дай мне знать, если захочешь поменяться.
Несколько часов спустя две тщательно вымытые, одетые и причесанные леди покинули дом маркиза и отправились гулять по улицам Пелфии в сопровождении гувернанток. И точно так же, как и во время торжественного парада накануне, почти каждая барышня в пределах видимости была одета в тот или иной оттенок оранжевого. Темно-рыжая река шла по следу солнца, присоединяясь к растущему потоку полных надежд придворных дам, которые несли букеты, танцевальные карточки, надежды отцов и страхи матерей. Те молодые леди, которым не посчастливилось получить приглашение на Летний котильон принца Франциска, наблюдали за парадом из внутренних двориков кафе и окон спален, где хмурились и перешептывались о недостатках своих сверстниц.
Волета пребывала в блаженном неведении относительно всех этих злобных взглядов и сплетен. Она обнаружила, что может достичь чуть ли не трансового состояния, если сосредоточится на дыхании, расфокусирует взгляд и будет повторять назидательные фразы, которым Байрон учил ее в последние дни. «Она не станет поднимать шум. Она не станет устраивать сцен. Она не захочет высказывать свое мнение. Когда какой-нибудь тупоголовый дворянин скажет что-нибудь ужасное или глупое, она улыбнется и сделает реверанс. Она будет любезна, сдержанна и уступчива».
Впрочем, она не позволила Ксении выбрать ей платье.
Это «предательство», как называла его Ксения, привело к многочасовым спорам и фонтанам слез. Но Волета твердо стояла на своем. Она наденет собственное платье: простое серебряное, длинное, прямое и без особых изысков по форме. Но оно сверкало, как лезвие, и ей нравилось, как оно сидит.
Ксения сказала, что оно не серебряное. Оно совершенно точно серое. А серый цвет напоминал о голубях, стариках, пепле и строительном растворе. Все носили оранжевый. Оранжевый был цветом рассветов, страстных огней и цветков мака! Серый никогда не пользовался успехом и никогда не будет популярен; и почему Волета так ее ненавидит? Чем она заслужила такую ужасную гостью?
Их ссора закончилась тем, что Ксения пообещала никогда больше не разговаривать с Волетой и держала слово на протяжении всей их прогулки к месту проведения празднества. Конечно, Волета едва ли считала молчание Ксении наказанием, хотя и старалась казаться соответственно несчастной всякий раз, когда Ксения бросала на нее хмурый взгляд. Потому что чем печальнее выглядела Волета, тем решительнее Ксения наказывала ее миром и покоем.
Место проведения котильона называлось Чертог Горизонта, что звучало достаточно величественно. Зал располагался на краю города, наполовину погруженный в несущую стену Башни, где он служил ночным стойлом для механического светила. Но когда Волета мельком взглянула на Чертог с расстояния нескольких городских кварталов, ей показалось, что он поразительно напоминает трехэтажный ком картофельного пюре. Золотой свет просачивался, как растопленное масло, из двери наверху искореженной и ухабистой лестницы. Заводное солнце с треском спускалось по голубой чаше неба, направляясь к неровной вершине Чертога. К удивлению Волеты, дребезжащая звезда не затормозила, когда достигла крыши. Вместо этого пылающие точки погасли, когда выключили газ, и неосвещенный диск канул в щель. Только тогда Волета поняла, что хотел изобразить архитектор, придав холлу такую форму: пушистое облако, колыбель заходящего светила.
Поток дебютанток скапливался на неровных ступенях, их продвижение временно замедлилось из-за организации приема. Каждая дебютантка должна была вручить приглашение швейцару, который проверял его подлинность, прежде чем передать визитную карточку герольду, а тот в свою очередь объявлял гостью. Процесс был неизбежно медленным, поскольку ни одна юная леди не хотела, чтобы ее торопили с дебютом, и поэтому участницам оставалось лишь набраться терпения.
Волета оглянулась на Ирен, прижатую к ней толпой. Она никогда не видела Ирен такой несчастной, хотя, вероятно, это было связано в основном с париком. Ей совершенно не шло быть блондинкой.
Парик был идеей Энн. Пока юные леди принимали ванну, они с Ирен около часа складывали и развешивали одежду, которую разбросала Ксения. Энн воспользовалась моментом уединения, чтобы сказать Ирен, что ей не стоит надевать свой капор на бал.
– Это будет совершенно неразумно и привлечет много внимания, – объяснила Энн, встряхивая шарф, прежде чем расправить его и вернуть на законное место в кофре. – Не думаю, что тебе понравятся такие пристальные взгляды.
– Я не думаю, что они будут пялиться на капор, – сказала Ирен, пораженная тем, как быстро Энн избавилась от беспорядка.
Ирен казалось, что она сама потратила бы полчаса, пытаясь повесить одну шелковую блузку.
– Дело в том, что принц не любит, когда женщины носят шляпы. У него сложилось несколько загадочное впечатление, что шляпа – это мужская вещь.
– Ты хочешь сказать, что меня не пустят, если я надену капор?
– Нет, я думаю, что такое может случиться. И я знаю, что ты хочешь попасть туда ради Волеты. – Энн на мгновение перестала складывать вещи и подошла к Ирен с поднятыми руками, словно собираясь ей сдаться. – Так почему бы нам просто не взглянуть на то, что под ним? – С той же осторожностью, с какой можно гладить бродячую собаку, Энн протянула руку и сняла капор с головы Ирен.
