Сенлин счел историю о поисках герцогом лекарства неправдоподобной. Впрочем, предположил он, вполне вероятно, что Мария действительно заболела, а герцог где-то нашел лекарство и только преувеличил подробности. Такое возможно.
Но еще возможно, если окинуть случившееся более циничным взглядом, что Мария отказалась играть. Может статься, она пыталась сбежать или чем-то рассердила герцога. Судя по тому, что было известно Сенлину, он вполне мог запереть ее в доме в наказание, а потом отправиться стрелять слонов.
Сенлин ничего так не хотел, как прочитать историю Марии, изложенную ее собственными словами, или, по крайней мере, получить прямую цитату из ее заявления о том, что она в безопасности, счастлива и свободна.
Единственное длинное интервью, которое он отыскал среди кип газет, касалось той самой ночи, когда она устроила аншлаг в «Виванте», за несколько месяцев до уединения.
Именно в эту ночь, как позже утверждал Орен Робинсон, Сирена закрепила свою славу.
«Ежедневная греза»
ИНТЕРВЬЮ С СИРЕНОЙ
29 сентября
Ниже приводится эксклюзивное интервью с мадам Марией (ММ), проведенное после ее дебютного выступления в «Виванте». Оно состоялось в ее гримерной и в компании герцога Вильгельма Г. Пелла (ВГП). Все цитаты настолько точны, насколько это в моих силах.
ОР: Поздравляю с выступлением, мадам Сирена. Это было одно из самых волнующих открытий, которые я видел в «Виванте» за многие годы.
ММ: Спасибо. Я наслаждалась от души.
ОР: Скажите мне, каково это – играть перед пятью тысячами самых уважаемых и культурных людей Пелфии?
ММ: Ну, конечно, я не думала об этом, пока выступала. Музыка подобна романтической повести; ничто так не портит настроение, как чрезмерная осознанность.
ВГП: О, дорогая.
ММ: Я хочу сказать, что старалась играть так же естественно, как играла бы для друзей, дома.
ОР: Напомните нам, что это за место?
ММ: Приморский город под названием Исо.
ОР: Тогда мое прозвище для вас еще более уместно, чем я думал! И вы были подающей надежды звездой этого скромного рыбацкого городка, я полагаю?
ММ: Я бы не назвала себя звездой.
ВГП: Вы слишком скромничаете, моя дорогая.
ММ: Я полагаю, что была настолько знаменита, насколько это возможно среди друзей.
ОР: Осмелюсь предположить, что здесь мы можем более полно оценить ваши таланты. Не могли бы вы рассказать немного о вашей музыкальной философии?
ММ: Ну, я заметила здесь тенденцию, которая толкает композиторов и музыкантов, в частности, к своего рода святой скуке. Кто сказал, что музыка должна быть такой серьезной вещью? Я нахожу музыкантов, которые просто перебирают ноты, как музыкальная шкатулка, ужасно скучными. Песни эмоциональны. Пусть лучше игра будет полна искренних ошибок, чем безжизненного совершенства.
ОР: Значит, вы придерживаетесь сентиментализма?
ММ: Я играю с чувством, если вы спрашиваете об этом. Я не валяюсь на скамье перед инструментом, как выброшенная на берег рыба.
ВГП: Спокойно, дорогая.
ОР: Не хотите ли немного поговорить о том, как вы познакомились с герцогом?
ММ: Это было на вечеринке в Купальнях.
ОР: Да? Не могли бы вы уточнить? Побалуйте нас, может быть, маленьким анекдотом?
ВГП: Право слово, Орен, это дерзкий вопрос, но так как он соответствует духу вечера, отвечу дерзким заявлением. Я попросил Сирену выйти за меня замуж, и она согласилась.
ММ: Марию.
ОР: Ну это же знаменательный день! Вы договорились о дате? Какова будет тема? Вы выбрали свой цветок? Цвет? Вы…
ВГП: Нет, нет, все это будет в официальном объявлении на следующей неделе. Я просто не мог ждать. Эта новость всю ночь не давала мне покоя.
ОР: Я не могу себе представить, как трудно было скрывать такое! Мадам Мария, откройтесь – каким было ваше «да»?
ММ: Полагаю, обычным.
ВГП: Мы действительно должны закончить на этом, Орен. Мне было очень приятно поговорить с тобой. Приходи как-нибудь в клуб. Я буду обращаться с тобой по-королевски.
ОР: О, благодарю, ваша светлость. Я полагаюсь на ваше слово. И спасибо вам, мадам Сирена, за ваше время и замечательное выступление. Вы смешали все чувства в моей душе.
ММ: Рада быть вашей скромной ложкой-мешалкой.
Нет нужды говорить, мои верные читатели, что это новость недели, принесенная вам Ореном Робинсоном, который нашел Сирену, дал ей имя и заставил полюбить ее.
Хотя Сенлин уже читал это раньше, сердце его сжалось и забилось в ритме барабанной дроби. Он снова просмотрел последующие статьи, в которых описывались тщательно продуманные свадебные планы, включая специально заказанный оркестр с чудовищным названием «От присоединенья к объединенью». Он прочел все о зрелищной церемонии бракосочетания, включая парад, который охватил весь удел, и выпуск сотни парящих светильников, которые загорелись, столкнувшись со звездами удела, и их пылающие обломки посыпались на город, вызвав всеобщий переполох. Медовый месяц был не менее роскошным. Герцог зафрахтовал круизное судно под названием «Астра Титаника» – единолично, чтобы насладиться уединением с новобрачной, чему репортеры откровенно завидовали. Корабль летал вокруг Башни десять дней, и Робинсон, описывая это путешествие, дерзко отметил, что «герцог сотню раз прошел мимо всевозможных гаваней, не в силах выбраться из одной».
Сквозь балконное стекло Сенлин услышал смех города.
Глава третья
Башня – это пестик, трудящийся над содержимым земляной ступы. Он превращает в пыль кости, состояния, королей, любовь, молодость и красоту. Такова его единственная цель – раздавить.
Так что нет, я не откажусь от своего однозвездочного обзора песочного печенья кафе «Сотто». Мне жаль, что пекарь впал в отчаяние и готов покончить с собой, но, по крайней мере, теперь он знает, что я чувствовал после того, как съел его жалкие галеты.
Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»
Чтение о новой жизни Марии вызывало неприятные воспоминания об Эдит. Тот факт, что эти две эмоциональные нити переплелись в его сердце, стал источником сильнейших угрызений совести. Он все еще не мог сказать, надежда или безнадежность привели его в комнату Эдит той ночью. Мария стала таким нечетким призраком – причиной, идеалом, который легко обожать, но трудно любить. Эдит была, по крайней мере, настоящим и преданным другом.
Лежа на парчовом одеяле и глядя на три серых сюртука, висевших на стене – надорванные рукава одного жалко болтались, – Сенлин вспоминал свой последний час в доме Сфинкса. Он потратил его на завязывание узлов.
