– Как звали твоего отца?
Эйвор хмуро посмотрела в рог с элем и покачала головой:
– Не имеет значения. Он умер как трус.
Гейрмунна ошеломили искренние и в то же время оскорбительные слова Эйвор о своем отце.
– Ты говоришь очень вольно.
– Я говорю правду, – возразила она. – Есть разница между болтливым и честным языком. Я выношу только один из них.
Гейрмунн задумался над ее словами и вдруг понял, почему она показалась ему знакомой. Как и у него, рунный камень ее жизни был про́клятым местом, кишащим призраками. И от прошлого, вырезанного на этом камне, ей было не убежать. Искренность Эйвор воодушевила его.
– Меня раздражает, – сказал он.
– Что именно?
– Когда меня называют Адской Шкурой.
– Тогда я не буду тебя так называть, – сказала Эйвор, подавая ему рог с элем.
Гейрмунн принял рог и отпил эля.
– Может, тогда ты скажешь правду и о том, почему ты здесь?
Усадьба Стюрбьёрна в Ставангере находилась на другой стороне Бокнафьорда, а его земли занимали изрядную часть южной оконечности Ругаланна на границе с Агдиром. Ярл вполне мог считать себя конунгом Ругаланна, но его мнение не подкреплялось ни силой, ни властью. С незапамятных времен Ругаланн принадлежал тому, кто владычествовал над проливом Кармсунн. Нынче это был отец Гейрмунна.
– Стюрбьёрн хочет поговорить с твоим отцом о Харальде.
– Каком Харальде?
– Правителе Согна.
Гейрмунн кивнул. Согн находился к северу от Ругаланна, на другой стороне Хурдаланна. Ходили слухи, что между Харальдом из Согна и Эйриком – правителем Хурдаланна возник спор чести, создавший напряженность на границе.
– При чем тут Харальд? – задал новый вопрос Гейрмунн.
– Стюрбьёрн ему не доверяет. Слишком много воинов отправились в Англию. Хурдаланн ослаблен. Агдир тоже. Стюрбьёрн считает: надо что-то делать и как можно скорее, пока аппетиты Харальда не стали безудержными.
– Ты не считаешь, что такие дела разбираются на Гулатинге?
[5]
– Гулатинг у Харальда в руках.
Гейрмунн вновь отхлебнул из рога.
– В таком случае речь идет о войне.
– Естественно, – пожала плечами Эйвор.
Легкость, с какой она говорила о подобных вещах, сочеталась с ее воинским одеянием. Судя по кожаным доспехам и кольчуге, Эйвор сражалась часто, и некоторые бои были тяжелыми.
– Сдается мне, что ты успела побывать во многих битвах, – сказал Гейрмунн.
Эйвор повернулась к нему и стала разглядывать так, словно собиралась купить. Она придирчиво осматривала его лицо, ладони, костяшки пальцев и раненую руку.
– А мне сдается, что твои битвы можно пересчитать по пальцам, но тебе хочется повоевать.
– Твой язык остается честным, – сказал Гейрмунн.
– Как твои успехи в набегах? Отец наверняка дал тебе корабль и людей.
Гейрмунн не ответил, но его молчание было красноречивее слов. Эйвор недоуменно посмотрела на него, взяла рог и допила остатки эля. Воцарилось молчание. От жара пищевого очага и запаха медленно подгорающих свиных костей у Гейрмунна закружилась голова. Он почувствовал усталость. Эйвор он видел впервые. Вдобавок она была приемной дочерью отцовского соперника. Но что-то в ее облике и поведении подсказывало Гейрмунну: ей можно доверять. Он хотел ей доверять, как бы безрассудно это ни звучало.
– Нет у меня корабля, – наконец признался Гейрмунн. – Я вошел в зрелый возраст, но отец не дает мне даже плохонького суденышка.
Эйвор молча слушала его.
Гейрмунн подался вперед, и вдруг что-то впилось ему в бедро. Он хотел посмотреть, потом вспомнил: это волчий клык, брошенный в сумку, висящую на боку.
– Здесь нет ни земли, ни дичи, чтобы прокормить каждое брюхо, – шепотом произнес он.
– О чем ты?
– Да так. Просто кое-кто считает меня дураком, спасавшим жизнь брата. Может, и ты согласишься. Может, я и впрямь дурак. Но если и я заговорю честным языком, то скажу: меня в Авальсснесе ничего не держит.
– Тогда ты должен отправиться в другие края, – сказала Эйвор. – Почему у тебя нет корабля?
Гейрмунн смотрел на языки пламени и угли очага.
– Отец не верит, что набегами можно построить крепкое конунгство. Он говорит, нельзя строить королевство только на краденом золоте и серебре. Потому-то он и укрепляет Ругаланн и Авальсснес через союзы и торговлю. Он много торгует с землей франков, знает, как обстоят там дела. Франки строят королевства без набегов и разбоя.
Эйвор хмыкнула:
– У франков это называется войной.
– Знаю.
От дыма очага жгло в глазах, и они слезились. Гейрмунн зажмурился, но заслониться от жжения в груди не мог.
– Не важно, как это называется.
Он почувствовал, что Эйвор встала. Тогда он открыл глаза. Эйвор стояла и смотрела на него. Ее взгляд потеплел, и в нем появилось сочувствие.
– Мы со Стюрбьёрном отплывем с утренним приливом. Устала я за долгий день. Пойду поищу место для сна. Но мне было приятно поговорить с тобой, Гейрмунн. Знай: хотя я и говорю правду, я не выбалтываю то, что другие поверяют мне в откровенном разговоре.
– Спасибо. – Гейрмунн наклонил голову. – Мне тоже было приятно говорить с тобой, Эйвор. Я попрошу богов даровать вам со Стюрбьёрном безопасное плавание.
Эйвор сделала шаг, потом остановилась, обернулась:
– Если и впрямь тебя ничего здесь не держит, непременно отправляйся в другие края.
Дружески улыбнувшись, она ушла. Гейрмунн смотрел ей вслед, пока она не исчезла в толпе гостей.
Пора было подумать и о собственном ночлеге. Но тут перед ним выросли Стейнольфур и Шальги.
– Как все прошло? – спросил Стейнольфур.
Он обгладывал потемневшую свиную кость.
– Как ты и ожидал. Но я не настроен об этом говорить, – ответил Гейрмунн.
– Не буду досаждать. Нам уйти?
– Погодите. – Гейрмунн понизил голос. – Мне нужна твоя помощь. Собери людей.
Здоровый глаз Шальги немного округлился, но парень промолчал. Стейнольфур швырнул кость на пол, где ее тут же нашел какой-то пес.
– Каких людей? – спросил Стейнольфур.
– Тех, кто способен грести на веслах и сражаться. Тех, кто ради серебра покинет моего отца и Авальсснес.
– Таких людей полным-полно, – усмехнулся Стейнольфур. – Но зачем тебе клятвопреступники? Тебе нужны свободные люди, которые добровольно отправятся с тобой и не предадут тебя.
