Стейнольфур кивнул.
– А теперь я поговорю с тобой, и тоже прямо. Впредь ты не произнесешь подобных слов ни мне, ни кому-то еще. Хамунн для меня больше, нежели клятвенник. Он – мой брат.
Гейрмунн постарался, чтобы голос звучал резко и угрожающе.
– Впредь ты не будешь говорить мне о том, что видишь в нем или чего ему не хватает. Ты ничего не знаешь о битвах, которые мы с ним вели бок о бок в отцовской усадьбе.
Бывалый воин оторопело смотрел на него. Стейнольфур знал историю первых лет жизни братьев, прошедших на соломе и в окружении собак. Но то была лишь ничтожная часть всей правды.
– Ты ничего не знаешь о голоде и ярости моего брата, – продолжал Гейрмунн. – Да и о моих тоже.
Стейнольфур опустил взгляд к земле и кивнул, почувствовав, что благие намерения завели его слишком далеко и, если не остановиться, можно бесповоротно испортить отношения с Гейрмунном.
Вскоре вернулся Шальги, сопя от быстрой ходьбы. Щеки парня раскраснелись, почти сравнявшись цветом с рыжими волосами. Стейнольфур торопливо забрал у него бурдюки. Шальги недоуменно поглядывал на спутников, теребя в руках несколько иссохших кустиков ромашки, оставшихся с лета. Парень догадывался: в его отсутствие что-то произошло, но предпочитал не спрашивать. Стейнольфур побросал нагревшиеся камни в бурдюки, затем взялся за покалеченную руку Гейрмунна.
– Постарайся не визжать.
Гейрмунн плотно сжал зубы, удерживаясь от любых жалоб и стонов, хотя боль была ослепляющей. Стейнольфур плеснул горячей водой на рану и потер чистой тряпкой, очищая, насколько возможно, места укусов. Несколько ранок открылись, и оттуда потекла кровь вперемешку с гноем. Стейнольфур выдавливал гной, пока кровь не стала темной и чистой. Сделав отвар ромашки, он смочил тряпку, приложил к раненому месту, затем другой перевязал.
– Думаю, лапа твоя заживет без последствий, – окончив перевязку, сказал Стейнольфур.
– Спасибо, – произнес Гейрмунн, по его лбу струился пот.
– Жаль, я не захватил эля или медовухи, – посетовал Шальги. – Было бы чем боль унять.
– Тебе пришлось бы тащить целый бочонок, – сказал Гейрмунн.
Стейнольфур и Шальги одели Гейрмунна и двинулись в сторону Авальсснеса. По настоянию Стейнольфура, Гейрмунн ехал на лошади Шальги. Парень месил грязь, топая рядом. Всадники старались ехать так, чтобы Шальги легко поспевал за ними. Размолвка, случившаяся между Гейрмунном и Стейнольфуром, не растворилась, а продолжала давить на обоих. Ехали молча. Изредка молчание нарушали замечания Шальги о состоянии дороги или меняющемся времени года. Потом парень вдруг спросил, слышал ли кто о датчанине по имени Гутрум.
– Вроде отец произносил это имя, – вспомнил Гейрмунн. – Ярл он, наверное.
– Почему ты спросил про Гутрума? – поинтересовался Стейнольфур.
– Да вот, люди с торгового корабля говорили про него, – щурясь от солнца, ответил Шальги.
– А сейчас почему вспомнил о нем? – спросил Гейрмунн.
– Просто на ум пришло. – Шальги коснулся лезвия топора, висевшего за поясом. – Говорят, Гутрум собирает корабли и воинов под знамена датского правителя Берси. Не только датчан. Там есть и норвежцы. Возможно, даже гёты со шведами.
– С какой надобностью? – спросил Стейнольфур.
– Примкнуть к армии Хальфдана и завоевывать саксонские земли.
– Какие именно саксонские земли? – спросил Гейрмунн.
– Наверное, все, что есть, – пожал плечами Шальги.
Гейрмунн взглянул на Стейнольфура. Клятвенник смотрел перед собой, придерживая язык, но Гейрмунн и так знал его мысли. Стейнольфур часто говорил о сыновьях Рагнара Лодброка, хвалившихся своими заморскими успехами. Пресытившись летними набегами, они начали захватывать саксонские престолы и королевства. Не принеси Стейнольфур клятву Гейрмунну, он давно участвовал бы в заморских сражениях, в которых завоевал бы себе дом и землю.
Гейрмунн повернулся к Шальги:
– В твоем голосе я слышу искреннее желание. Хочешь примкнуть к этому датчанину?
Парень мялся, поглядывая то на Гейрмунна, то на Стейнольфура.
– Я бы не прочь.
– Я тебя не упрекаю, – успокоил его Гейрмунн. – По правде говоря, меня тоже куда-то тянет.
– Так поплыли, – тихо предложил Стейнольфур. – Попроси у отца корабль.
– Ты же знаешь, что он не даст мне корабль. Особенно для набегов.
– А почему для набегов не даст? – с любопытством спросил Шальги.
Гейрмунн покачал головой, не зная, как сказать правду, не нарушив верность отцу.
– Сам знаешь, что это не набег. – Стейнольфур повернулся в седле и заглянул Гейрмунну в глаза. – И Хьёр это знает. В его жилах течет кровь отца и деда, хотя он и избрал другой путь. В подобной просьбе нет ничего вероломного. Младшие сыновья всегда идут своей дорогой.
Теперь уже Гейрмунн смотрел на дорогу и молчал. Он не мог отрицать правдивости слов Стейнольфура. Правдой было и его собственное давнишнее желание получить корабль и уплыть из Ругаланна, куда позовет судьба. Но пока разлука с братом казалась немыслимой.
– Я об этом подумаю, – наконец сказал Гейрмунн.
– Тогда думай, – подхватил Стейнольфур. – Но вначале спроси себя, известно ли тебе, что у тебя на уме. Уверен, что известно, и никакие раздумья этого не изменят. Тебе остается одно: действовать.
Больше об этом никто не сказал ни слова. Их путь продолжался. Ели на ходу, подкрепляясь копченой рыбой. Вскоре показались знакомые места. На закате они достигли хуторов и взятых внаем земель Авальсснеса. При желании можно было здесь и заночевать, однако Гейрмунну хотелось поскорее увидеть брата. И потому, когда солнце село, путь продолжился при скудном блеске луны и отсветах далеких костров, пока они не достигли темных вод Кармсунна.
Этот узкий пролив тянулся на двадцать морских миль к югу, где соединялся с громадным Бокнафьордом. На севере он упирался в Северный Путь, где плавали киты и проходили торговые пути. По другую сторону Кармсунна лежал остров-крепость Кармёи – родной дом Гейрмунна, место, где древние конунги вели свою родословную от богов. Море, с трех сторон омывавшее остров, очень редко бывало спокойным, и почти все корабли, плывшие на север, предпочитали бурным, опасным морским водам относительно спокойные воды Кармсунна. Приливы и отливы вынуждали суда останавливаться в Авальсснесе для пополнения запасов и починки. Так отцовские владения крепли и богатели.
К Кармсунну путники подошли в самой узкой части пролива, миновав пять древних камней, поставленных широкой дугой в пятидесяти саженях от берега. Все камни были белыми и тонкими, как рыбий хребет. Лунный свет играл на их поверхности. Никто не помнил, какие люди ставили эти камни. Возможно, что и не люди, а великаны или боги. Однако сила, заключенная в камнях, ощущалась и по сей день. Они стояли там, где, как утверждали сказания, Тор пересекал Кармсунн. В этом месте была паромная переправа на остров. Должно быть, всадники, везшие Хамунна, предупредили о приезде Гейрмунна, ибо его, Стейнольфура и Шальги дожидалась лодка.
