– Значит, не зря ты отправился с ним, – сказал Хьёр.
В голосе отца ощущались горечь и гнев, но Гейрмунн не понимал, на что или на кого сердится Хьёр. Льювина встревоженно смотрела на мужа, стараясь поймать его взгляд, однако Хьёр смотрел в кружку с элем.
– Но Уэссекс пока еще не пал, – продолжал Гейрмунн. – Нынче королем там Эльфред, брат Этельреда, а он человек сметливый и дальновидный.
– Сметливые часто побеждают, – не поднимая головы, сказал отец. – Хитрость, предусмотрительность, изворотливость нынче ценятся больше, нежели сила и честь. Они управляют положением и создают королей.
Дождь еще неистовее застучал по крыше. В доме сразу стало холоднее. Гейрмунн зябко поежился. Причиной тому была его мокрая одежда, но еще и мрачное настроение, воцарившееся за столом. Услышь их разговор посторонний, подумал бы, что Хьёр предсказал Эльфреду окончательную победу над датчанами. Однако Гейрмунн надеялся, что отец произнес эти слова, не веря в них полностью.
– Я приплыл сюда из Равенсторпа, – сообщил Гейрмунн. – Эйвор передает вам привет. Она очень уважительно отзывалась о вас и дружбе с вами.
– Нам повезло, что Эйвор у нас в союзниках, – сказала Льювина. – Она изрядно помогла нам и жителям Йорвика.
– Каким образом?
Мать покачала головой, не ответив на вопрос.
– Незачем ворошить прошлое. Но я рада, что ты побывал у нее. Слышала, Равенсторп…
– Мне надо идти, – вдруг спохватился отец.
Он порывисто встал, с грохотом опрокинув стул. Щеки Хьёра покраснели. Он нагнулся, поднял стул и задвинул под стол.
– Надо кое-что решить на совете, – сказал он. – Но я обязательно вернусь еще засветло.
Он коснулся плеча Гейрмунна:
– Радостно, что ты вернулся к нам, сын.
– И я рад оказаться здесь, – ответил Гейрмунн.
Когда отец скрылся за дверью, мать откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула:
– Поешь, Гейрмунн.
Гейрмунн послушно взялся за еду. Мать потягивала эль, наблюдая за ним. Дождь все так же стучал по крыше. Порою люди молчат просто потому, что не знают друг друга и им нечего сказать. Но молчание матери и сына было иного свойства. В нем ощущался тяжкий груз невысказанного. Оно напоминало тающий ледник, который пока удерживает воды перед летним разливом. Гейрмунн чувствовал, что лучше не касаться болезненных тем.
– На какой совет отправился отец? – спросил Гейрмунн.
– К королю Риксигу.
– А это кто?
– Король Нортумбрии.
– Но мне казалось, что Нортумбрией правит Хальфдан.
– Он и правит, через Риксига. – Пальцы матери медленно вертели опустевшую кружку. – Датчане усвоили: когда на троне саксонский король, управлять саксами гораздо легче. Естественно, пока этот король понимает, кто в действительности правит его королевством. До Риксига королем был Экберт, но он оказался слишком своевольным. Хьёру поручили наблюдать за Риксигом, чтобы не своевольничал, а делал то, что нужно Хальфдану и датчанам.
– Стало быть, мой отец служит саксонскому королю.
– Можно сказать и так.
– Он не подумывает покинуть Йорвик? – спросил Гейрмунн. – А ты?
– Куда нам перебираться?
– В Уэссекс. Если бы отец сражался на стороне Гутрума, мы…
– На стороне Гутрума?
Мать выпрямилась. В глазах вспыхнул огонь, хорошо знакомый Гейрмунну по Авальсснесу. Эти глаза оставались спокойными, пока он не заговорил о Гутруме.
– Ты хочешь, чтобы мы сражались на стороне датчанина, который забрал у нас сына?
– Он меня не забирал, – возразил Гейрмунн. – Я сам сделал выбор.
– Ты забыл, кто ты. Твой отец Хьёр Хальфссон, законный правитель Ругаланна, а ты его сын.
– Я никогда не забывал об этом, – сдерживая раздражение, возразил Гейрмунн.
– Но ты говоришь о завоевании Уэссекса для Гутрума. Означает ли это, что ты намерен к нему вернуться?
– Я по-прежнему связан с ним клятвой, – сказал Гейрмунн. – Мои воины связаны клятвой со мной. Как только армии Гутрума и Хальфдана разойдутся, я вернусь и буду сражаться на его стороне.
Если мать и недоумевала, зачем сыну ждать, пока два датских конунга разойдутся, вслух она ничего не сказала. Согнув руку наподобие крыла, Льювина уперлась в ладонь подбородком и губами.
– Я думала, ты возвратился домой, – вздохнула она.
– Это не мой дом. – Гейрмунн обвел глазами родительское жилище. – И Йорвик – не мой дом.
– Может, станет со временем.
– Нет.
– Но мы-то с отцом здесь, а значит, это и твой дом.
– Нет, – повторил Гейрмунн. – По правде говоря, и Авальсснес никогда не был мне родным домом. Просто местом, где я рос.
В глазах матери блеснули слезы.
– Если не у нас… где же тогда твой дом, Гейрмунн?
– Не знаю.
– Может, он был… – Казалось, матери стало тяжело говорить. – Там, у нее? – шепотом спросила она.
– У кого?
– У Агады, – ответила Льювина, и ее затрясло.
Гейрмунн не помнил, когда она в последний раз произносила это имя или позволяла произносить другим. От боли и раскаяния, звучавших в материнском голосе, у него сдавило горло. Само упоминание имени Агады говорило о том, как сильно мать оторвалась от Авальсснеса.
– Нет.
Мать закрыла глаза, удерживая слезы. Гейрмунн знал: этих слов она и ждала. Но он ответил так вовсе не из желания угодить ей.
– Мама, я покинул Авальсснес, чтобы найти свою судьбу. И я продолжаю ее искать.
Льювина кивнула, вытерев ладонями глаза и щеки.
– Я бы не стала тебе мешать.
Дождь уже не так яростно лупил по крыше. Гейрмунну вдруг захотелось глотнуть свежего воздуха.
– Пусть Йорвик и не мой дом, – сказал он, – но если вы здесь обосновались, я хочу познакомиться с этим местом. Пойду прогуляюсь.
Мать снова кивнула, затем встала и подошла к скамье, где сушился его плащ.
– Вот, надень. В Йорвике и без дождя бывает холодно.
Грубая шерсть осталась влажной, но хотя бы согрелась.
– Спасибо, мама, – сказал Гейрмунн, надевая плащ.
– Иди. – Льювина отвернулась и стала убирать со стола. – Только постарайся ни во что не встрять.
Гейрмунн улыбнулся. Выйдя за порог, он посмотрел на серые небеса и несколько раз глубоко втянул воздух. Сидя с матерью, он пытался удержать лавину невысказанного, но что-то все-таки прорвалось. Однако сейчас он радовался: это уменьшило тяжесть. Многое, очень многое так и осталось невысказанным, но всему свое время.
