Итак, еду в поезде конца девятнадцатого века. По рекомендации деда взял билет в вагон первого класса.
– Не мелочись, Сашка, – дед пытался дать мне денег на поездку, – ты только из больницы, тебе полежать захочется, дорога-то долгая, а раскладные диваны только в первом классе.
Деньги на поездку не взял, но совету деда последовал (и правильно сделал, как потом выяснилось). Купив билет, я обратил внимание, что там указан только класс и номер вагона, но места нет. Интересно, а вдруг господ будет больше, чем мест?
[56] Стоил, кстати, билет недешево – почти 20 рублей. Туда и обратно съездить – и нет месячного жалованья чиновника средней руки, вроде титулярного советника. Ради интереса посмотрел на вывешенные у кассы тарифы. Стоимость билета, естественно, зависела от расстояния. Билет второго класса стоил в полтора раза дешевле первого, а третий класс – в полтора раза дешевле второго класса. Был еще и четвертый класс – а это что: поездка в тамбуре или на крыше? Господа свой багаж не носили – на это были носильщики, и багаж сдавался в багажный вагон: помните, дама сдавала в багаж… чего-то там, чемодан, саквояж и так далее. Вот их и сдавали.
Пока поезда не было, на перрон не пускали, и пассажиры коротали время в ресторане (для публики 1-го и 2-го классов) и у буфетов – для тех, кто попроще.
– Чего изволите, ваше высокоблагородие? – подскочил официант с набриолиненными усиками и пробором посредине головы, впрочем, в чистой белоснежной рубахе и жилете.
Заказал кофе со сливками, пообедав на дорогу у деда, но официант не унимался.
– Барин, рекомендую подкрепиться. Вы ведь в столицу, а ресторан только в Твери будет, да и наш не в пример будет лучше.
– Ну, принеси мне тогда водки рюмку, заливную севрюгу и икорки черной. – Уговорил-таки, черт красноречивый.
– Сию минуту, вашсиясь
[57], – заторопился халдей.
Вот как, сразу повысил меня из высокоблагородий (штаб-офицеров и надворных и статских советников) до графа.
Как потом выяснилось, благодаря «халдею», если бы не он, я бы мог голодать до Твери, куда поезд тащился полдня, так как кормили в это время исключительно на больших станциях, а вагонов-ресторанов еще не существовало. Хотя, как вы поймете дальше из повествования, мне это вовсе не грозило.
Мой вагон, как и положено, синего цвета
[58], второй с конца. А после паровоза шли два почтовых вагона и шесть зеленых. Обратил внимание, что под вагоном не две, а три колесных тележки, наверно, из-за веса вагонов, может, катастрофа в Борках сделала свое дело?
[59]
В вагоне мое удивление продолжилось. Конечно, красное дерево, начищенная бронза и все такое, но купе без дверей, два коротких дивана напротив друг друга, с другой стороны прохода – такое же открытое отделение. В вагоне четыре отделения, первое закрыто занавеской (как выяснилось, предназначалось оно для дам, путешествующих без сопровождающих, ну прямо как сейчас в СВ, где допустимо только однополое размещение незнакомых лиц, а я-то думал, что вопросами нравственности озаботились лишь в двадцатом веке). Хотя были и вагоны с «семейными» закрытыми отделениями, и даже такие купе с перегородкой, в которой была дверь, объединяющая два купе первого класса в одно. Так что возможностей для спланированного адюльтера в это время было хоть отбавляй, а вот для романтичного дорожного знакомства – нет. Впрочем, пройдет еще десяток-полтора лет, и вагоны станут более привычными, появятся вагоны-рестораны, и возможностей для приятной дороги с очаровательной незнакомкой станет гораздо больше. А сейчас моим соседом стал одышливый толстяк, по виду – чиновник в генеральских чинах, так как за ним в вагон внесли «генеральскую» шинель на красной подкладке, без погон, но с какими-то петлицами, и фуражку с кокардой. Сам толстяк был в темном сюртуке с серебряным шитьём по вороту и обшлагам, и золотым ромбиком с двуглавым орлом наверху, и синим эмалевым крестиком по центру
[60]. Я поприветствовал «его превосходительство» и помог распихать в сетчатые полки, расположенные сверху диванов, многочисленные кулечки, баул и саквояж. Да, пропала моя надежда на романтическое путешествие в компании очаровательной баронессы или графини, о чем обожают писать авторы романов в двадцать первом веке, а ведь толстяк стопроцентно храпеть будет как паровоз. Тут паровоз дал гудок, и через некоторое время поезд довольно плавно тронулся.
Я смотрел в окно и думал, что так и хочется пропеть за группой «Любэ»: «…о многом, я думал о разном, смоля папироской во мгле». Но никаких серьёзных мыслей в голову не приходило, а тут еще толстяк предложил как нечто само-собой разумеющееся в дороге:
– Молодой человек, – обратился ко мне штатский генерал, – а не дерябнуть ли нам по стопочке французского коньячку, – мне тут коллеги собрали кой-чего в дорогу!
– Не откажусь, ваше превосходительство. Александр Павлович, юрист, еду в столицу по личным делам, – представился я. – Вас, простите покорно, как величать?
– Давайте без чинов, Александр Павлович, – Модест Сергеевич, профессор кафедры гистоморфологии
[61] и анатомии Военно-медицинской академии, возвращаюсь домой, – в свою очередь, представился «статский генерал».
Он достал то, что у меня сразу вызвало ассоциации со словом «поставец», и то, что я первоначально принял за баул: своего рода походный буфет, где нашлась серебряная фляжечка с серебряными же стопочками и всяческие закуски и закусочки в серебряных же судках. Там же были приборы на двоих и накрахмаленные салфетки.
