Мы шествуем мимо охраны. Охранники выглядят так, словно им стыдно проверять наш багаж. Как только я снова надеваю туфли, Марк указывает мне на дальнюю правую стену за залом досмотра. В стене дверь. Самая обычная белая дверь. Без каких-либо вывесок. Выглядит она как дверь для персонала. Он улыбается.
— Это дверь миллионеров. — Он усмехается и вскидывает бровь. — Пройдем? — спрашивает он.
Я могу лишь следовать за ним. Марк целеустремленно пересекает зал, словно точно знает, куда нужно идти, а я в это время совершенно уверена, что нас вот-вот остановят. На пути к двери без малейших опознавательных знаков я почти ожидаю, что вот-вот на мое плечо опустится жесткая рука и нас проведут в какую-нибудь тесную камеру для долгих часов допроса о предполагаемой террористической атаке. Но ничего подобного не происходит. Мы незамеченными проходим через зал, затем через странный маленький коридор и оттуда в прохладный кондиционированный бизнес-зал «Конкорда».
Это — тайный короткий путь только для пассажиров первого класса. Сразу после быстрой проверки — к частному залу «Британских авиалиний».
Так вот как живет другая половина населения? Точнее, один его процент. Я ведь понятия об этом не имею.
«Британские авиалинии», как выяснилось, выплачивают аэропорту Хитроу миллион фунтов стерлингов компенсации в год, дабы гарантировать, что пассажирам первого класса не придется подвергаться унижению, проходя мимо магазинчиков дьюти-фри, набитых всяким хламом, который им совершенно не нужен. И который сегодня не нужен нам.
Внутри зал представляет собой настоящий рай. Я счастлива оказаться по эту сторону двери, о существовании которой пять минут назад даже не догадывалась. Странно, правда? Когда думаешь, будто знаешь, что такое «хорошо», и вдруг осознаешь, что за гранью твоего понимания находится совершенно новый уровень качества. Это даже немного пугает. Особенно скорость, с которой нечто хорошее может оказаться недостаточно хорошим в сравнении с чем-то другим. Может, лучше никогда не видеть такого качества. Может, лучше не знать, что всех остальных в аэропорту специально направляют к розничным магазинчикам, чтобы обобрать там до последней нитки, в то время как твоим карманам ничто не грозит.
«Эрин, ты слишком много размышляешь, прекрати, — думаю я. — Это нормально — радоваться хорошему».
Здесь все совершенно бесплатно. Мы устраиваемся на кожаных диванчиках в ресторане и заказываем легкий завтрак: свежие французские булочки с шоколадом и английский чай. Я смотрю на Марка. Мой потрясающий Марк читает газету. Он выглядит счастливым. Я оглядываюсь на других людей в этом зале. Первый класс каким-то образом наделил их таинственностью, загадочность сквозит в каждом движении, наполняя их своего рода величием. Или, возможно, это я приписываю им подобное, потому что чувствую себя так, словно забрела на поляну с единорогами.
Миллионеры на самом деле не похожи на миллионеров, правда? Илон Маск не похож даже на миллионера, хотя на самом деле он миллиардер.
Я смотрю на них, уткнувшихся в айфоны и попивающих эспрессо, и думаю. Думаю, всегда ли они путешествуют только первым классом. Или иногда смешиваются с другими людьми? В своей повседневной жизни? С пассажирами бизнес-класса? С людьми из эконом-класса? Я знаю, что такие люди работают на них, но общаются ли они друг с другом? И что они делают, чем занимаются? Как они получили столько денег? Каковы они в общении? Я вспоминаю Алексу, летавшую бизнес-классом по работе до того, как все случилось. Вот ее я каким-то образом могу представить здесь. Она влилась бы в этот круг даже в своей тускло-синей тюремной робе. И Эдди. Его я с легкостью могу представить здесь, призраком в тени одного из обитых кожей угловых столиков, с чашкой кофе в руке и взглядом, который без устали все сканирует, ничего не упуская. На его электронное письмо, полученное за день до свадьбы, я ответила звонком. И это был странный звонок. Я чувствовала, что он хочет что-то сказать, но на этот раз за ним, наверное, приглядывали. Его я определенно могу представить здесь. Но не Холли. Ее я здесь как-то не вижу, в отличие от Эдди и Алексы. Я думаю о том, выезжала ли она хоть раз из страны. Ощущала ли средиземноморское солнце? Не говоря уже о влажной жаре тропиков. Я сильно в этом сомневаюсь. Но, возможно, во мне говорят стереотипы, может, Холли все время путешествовала. И снова я испытываю чувство вины.
«Эрин, перестань так много думать, просто наслаждайся», — снова говорю я себе.
Впервые в жизни я поднимаюсь на борт самолета и поворачиваю налево, в то время как все остальные поворачивают направо. И, честно признаться, очень сложно не чувствовать себя особенной, пусть я и знаю, что заплатила гораздо больше денег, чем остальные, денег, которые у нас с Марком оказались лишь благодаря капризу судьбы и происхождения. Но я чувствую себя особенной.
— Это «Дримлайнер»
[16], — шепчет Марк, наклоняясь ко мне.
Я понятия не имею, о чем он говорит.
— Самолет, — объясняет он.
— О, самолет у нас «Дримлайнер», — говорю я, лукаво щурясь и улыбаясь. — Не знала, что ты так увлекаешься самолетами.
Марк увлекается самолетами. Странно, что я никогда этого не замечала. Но я могу понять, отчего он скрывал это. Не самое сексуальное хобби для мужчины. Однако у него есть множество других чертовски сексуальных хобби, так что я ничего не имею против именно этого. Я делаю себе пометку в памяти: подарить ему на Рождество что-то связанное с самолетами. Может, иллюстрированное подарочное издание, из самых лучших. А еще я поищу для нас документальные фильмы о самолетах.
Наши с Марком места находятся в первом ряду по центру, и, господи, как же это не похоже на эконом-класс. В первом классе всего восемь сидений. Всего два ряда кресел на весь салон. И даже они не заполнены. В этом конце самолета очень тихо. Спокойно.
Разница такая же, как между натуральным и механизированным фермерством. Пассажирам эконом-класса предстоит провести одиннадцать часов в салоне, набитом битком, как клетка с курами на птицеферме. А мы, вскормленные чистым зерном цыплята свободного выгула, будем, счастливые, пастись в высокой траве. Хотя, может, это неподходящая метафора и мы на самом деле фермеры?
Я утопаю в своем кресле, в его мягкой коже, пахнущей новым салоном авто. Боковые стенки кресла окружают нас так, чтобы я не могла видеть других пассажиров, скосив глаза, но они не настолько большие, чтобы скрыть от меня проходящую мимо стюардессу. Она обходит пятерых пассажиров и предлагает нам шампанское в высоких охлажденных бокалах, пока люди занимают места и убирают ручную кладь.
Мы исследуем свои гнезда, наш дом на следующие одиннадцать часов; стена, разделяющая наши кресла, опущена, и теперь мы вместе разбираемся со множеством всяческих устройств. В спинку сиденья, расположенного передо мной, вмонтирован плоский экран телевизора, там же есть небольшой буфет и отсекающие шум наушники. А еще заботливо уложен комплект с умывальными принадлежностями и пометкой «первый», набор мелочей, которые странным образом напоминают мне о детской игрушечной кухне, которую мне когда-то подарили. Когда я еще играла в куклы. Над подлокотником я нахожу складной (и довольно объемный) обеденный столик на одну персону. И да, я в восторге от этого! Я пью шампанское в девять сорок утра, еще бы я не была в восторге. Я в восторге от всего! Отправляю свою сумочку в укромное отделение для ручной клади. Сумочка — подарок на свадьбу от Фреда. Он был счастлив принять участие в церемонии. Проводить меня к алтарю. И стоять там рядом со мной. Я знаю, что моя просьба много для него значила. Милый Фред. Фред и Нэнси. У них самих нет детей. Возможно, они станут и крестными, когда наступит время? Мне нравится эта идея. И я думаю, как отреагирует на нее Марк.
